Известный в свое время, а впоследствии основательно забытый сибирский историк, краевед, этнограф, публицист Е. В. Кузнецов (1848-1911) родился в семье священника в селе Новое Тобольского округа (ныне Уватский район). Образование получил в Тобольской духовной семинарии. Служил по гражданской части. «Евгений Васильевич интересовался сибирской историей, работал в тобольских архивах. Кроме разработки архивных материалов, его интересовала библиография по литературе о завоевании Сибири Ермаком и пр. В свое время он работал в Тобольском музее, был редактором «Тобольских губернских ведомостей», не чужд был и беллетристике - помещал в газете рассказы и стихотворения» (из некролога в «Сибирской торговой газете»).
Книга Е. В. Кузнецова-Тобольского «Кладоискание и предания в Западной Сибири» была издана в Тобольске в 1896 году.

Первые сведения о сибирском кладоискательстве встречаются в заметках иностранцев, бывавших в старой Сибири в середине XVII и начале XVIII столетий. Юрий Крижанич, проживший в Сибири пятнадцать лет (с 1659 года), в одном из своих сочинений <...> рассказывает: «В Сибири есть неизвестные могилы древних скифов, на которых уже выросли кустарники и лес, - разыскать их можно не иначе, как при помощи колдовства. С этой целью некоторые люди отдаются чернокнижию и, найдя таковые могилы, иногда вырывают из них немного серебра. Я сам видел серебряные сосуды, вырытые таким образом».

Известный географ Витзен <...> [пишет], что «недалеко от Тобола встречаются под горами особого рода весьма древние могилы, в которых, кроме костей покойников, была находима утварь из серебра, меди и железа». Подобные сведения встречаются и в сочинениях других ученых, путешествовавших по Сибири и обращавших внимание на культурные остатки древних сибирских народов. <...>
Но первым ученым, обратившим большее внимание на расхищение кладоискателями сибирских древностей, был доктор Мессер­шмидт3, пробывший в Сибири по поручению Петра Великого с 1720 по 1727 год. В дневнике его о современных ему кладоискателях, или «бугровщиках», встречаются между прочими следующие замечания:
«25 марта 1721 года. Русские, живущие по верхнему течению Оби, называются ишимцами; они-то и отправляются на промыслы за откапыванием золота и серебра, находящегося в могилах. Впервые занялись этим русские, жившие на Ишиме; оттуда они подвигались все далее и далее, пока в своих поисках таких могил не дошли до Оби; поэтому всех поселяющихся здесь, на Оби, пришельцев из Тары, Нарыма, Тобольска, Казани, Соликамска и других местностей, называют ишимцами и ишимскими. В этой Чаусской слободе около 150 жителей, занимаются они хлебопашеством и торговлей мехами. Но главным образом зарабатывают много денег раскопками в станах. С последним санным путем они отправляются на 20-30 дней езды в степи: собираются со всех окрестных деревень в числе 200-300 и более человек и разбиваются на отряды по местностям, где рассчитывают найти что-нибудь. Затем эти отряды расходятся в разные стороны, но лишь настолько, чтобы иметь всегда между собою сообщение. <...> Найдя насыпи над могилами язычников, они иногда, правда, копают напрасно и находят только железные и медные вещи, которые плохо оплачивают их труд, но иногда им случается находить в этих могилах много золотых и серебряных вещей, частично состоящих из принадлежностей конской сбруи, панцирных украшений, идолов и других предметов. <...>
25 ноября 1725 года поручик Рудольфи сообщил мне, что несколько лет назад по берегам Оби находилось много языческих могил, наполненных множеством золота и серебра, но что в настоящее время они разрыты русскими бугровщиками так, что нужно обладать особенным счастьем, чтобы случайно напасть еще на что-нибудь» (Материалы по археологии России. Сибирские древности. Т. 1. СПб., 1888).
По словам первого историка Сибири Г. Миллера4, численность сибирских кладоискателей не уступала партиям охотников за соболями, а этот промысел доходил в Сибири до того, что «языческие народы ходили в собольих шубах, да и лыжи подбивали соболями» (Ежемесячные сочинения и известия об ученых делах. 1764). <...>


Начальные отдельные случаи кладоискательства в старой Сибири следует относить к первым годам ХVII столетия. <...> С середины этого столетия кладоискательство дошло до размеров общего весьма распространенного промысла. Видя на землях, отнятых у инородцев, множество курганов, бугров, могильных насыпей, целые артели так называемых «бугровщиков» устремились на разрытие и добычу сокрытых в них сокровищ. Многие из этих могил и курганов были до того богаты находящимися в них золотыми вещами, что заслужили от кладоискателей название «золотарей». Существует предание, что много таких древностей, полученных от сибирских воевод, затерялось в общем богатстве известного губернатора М. Гагарина5. Не так давно (в 1883 г.) сибирские кладоискатели почему-то вообразили, что князь Гагарин, возвращаясь из Тобольска в Петербург, зарыл свои сокровища в одном древнем городке, следы которого находились напротив татарской деревни Мулаши по правому берегу Пышмы, и принялись разрывать этот городок. Немного позднее один тюменский купец разнес, можно сказать, городок до основания и испортил лежащие близ него высочайшие курганы, не найдя, разумеется, княжеских сокровищ. <...>
Случаи преследования кладоискателей встречаются еще при царе Алексее Михайловиче. Крижанич <...> упоминает: «У сибирских татар есть обычай погребать со знатными людьми их оружие, серебряные сосуды и конские украшения, а иногда и деньги. Во время моего пребывания (в Сибири. - И. К.) умер один бухарец по имени Мурат. Молва говорит, что с ним заодно было зарыто восемь тысяч рублей золотом. Некоторые из московских стрельцов сделали попытку разрыть его могилу, но были уличены и наказаны кнутом». <...>
При Петре I правительство смотрело на клады как на богатство, ему принадлежащее. В 1721 году, когда последовало от сибирского губернатора князя Черкасского донесение о золоте, находимом в древних могилах, был издан известный указ: «Курьезные вещи, которые находят в Сибири, покупать сибирскому губернатору или кому где надлежит настоящей ценою и, не переплавляя, присылать в Берг и Мануфактур коллегию».
Принимала разные меры к уменьшению самовольного кладоискательства и местная сибирская администрация. В апреле 1727 года одна артель кладоискателей в числе восьми человек <...> «пошла на степь бугровать, и бугровала до июня месяца, и пошла назад, <...> и наехала на них казачья орда киргизов6, и взяли их в полон всех и повезли к Иртышу; и один из них ушел с дороги ночью, а четырех человек оная казачья орда на становье убила и с того места разъехалась, а других - Янышевской крепости солдаты отбили». Сибирский губернатор по этому делу вынес решение: трех отбитых у киргизов крестьян «бить батогами нещадно за то, что они ездили в степь без отпуска, и по учинении наказания выслать в Кузнецк, а в Кузнецке и в уезде о том публиковать, дабы никто под угрозою жестокого наказания в степь для бугрования не ездил».
Позднее, во время императрицы Екатерины II, 3 июля 1764 года последовал особый указ Сената «О запрещении выходить за границу на степи для отыскания в древних могилах кладов». <...> Но сибирские кладоискатели, за редкими исключениями, приведенные распоряжения оставляли без внимания. <...> Они больше прислушивались к местным преданиям, чем к требованиям закона.


* * *
Народные предания Сибири за хранилища кладов считают больше всего «чудские могилы». Главное предание в этом случае сводится к тому, что в Сибири задолго до прихода русских жила белоглазая чудь. Перед походом Ермака в чудской земле стала расти береза, которая до того времени была тут неизвестна. Шаманы объяснили это явление тем, что скоро придут воины белого царя и покорят чудь. Она испугалась и зарыла себя заживо со всеми своими сокровищами. Благодаря этому о некоторых сибирских курганах, имеющих наверху ямы, в народе существует убеждение, что такие курганы осели вследствие подгнивших внутри их стоек. Приведенное предание особенно распространено в Западной Сибири; в Восточной же Сибири оно встречается между некоторыми племенами инородцев: тунгусы, например, рассказывая о покорении их русскими, прибавляют, что многие из предков их сделали род навеса, на который насыпали земли и каменьев, затем собрались под навес, подрубили столбы и заживо погребли себя. <...>
В чудских ямах, по рассказам, скрыты великие богатства. <...> Многие обогатились от этих кладов. В Чердынском уезде, например, находятся два огромных массива - Золотая гора у с. Акчим и Говорливая скала у с. Говорливое. Обе эти возвышенности являются доминирующими над окрестностями и служат предметами многих сказаний и легенд о чуди: в Золотой горе будто бы скрыты многие чудские клады и сокровища, и можно слышать даже, как звенит золото, которое пересыпают духи горы в час полночной тишины.

* * *
Наряду с общераспространенным преданием о кладах, оставленных чудью, в Западной Сибири существует немало преданий о кладах,относящихся к временам татарского владычества. Подобно «чудским могилам», большинство курганов, скрывающих эти клады, давным-давно и в некоторых местностях даже по несколько раз были разрываемы кладоискателями. Приведем из этих преданий наиболее любопытные.
В восьми верстах от нынешнего города Кургана, на живописном левом берегу р. Тобол, там, где до основания города была около 1663 года основана слобода Царёво городище7, возвышается местность, называемая татарами Алгинский яр. Здесь в древности имел свой юрт один знаменитый татарский, или ногайский, хан. В семействе его отличалась необыкновенною красотою дочь. Судьбе угодно было прекратить ее жизнь в летах расцветавшей молодости. Родители похоронили милое дитя вблизи своего жилища и над могилою приказали насыпать высокий земляной курган. Курган этот известен под именем Царёва. В первый раз кладоискатели разрыли его еще до водворения своего в Сибири. В нем найдены были серебряные сосуды, дорогие украшения и разные вещи. При таких поисках будто бы погребенная под курганом царевна не смогла выносить нарушения покоя. <...> В одну летнюю ночь, когда кладоискатели разрывали курган, вдруг из глубины его на окованной серебром колеснице, запряженной двумя белыми лошадьми, показалась юная девица-красавица с распущенными волосами, в блестящем разными каменьями головном уборе и богатейшем татарском платье. Она мгновенно пронеслась к западу и вместе с колесницею утонула в глубине Чухломского озера. <...>
В двадцати верстах от Тюмени вокруг Андреевского озера (влево от тракта на Омск) до сего времени сохраняются следы находившихся тут когда-то древних городков, где также хранятся клады. Местные татары относят эти городки к глубокой древности, а сооружения их приписывают каким-то девицам-фуриям. Счет ямок внутри каждого городка ведут по числу этих фурий. «Здесь жили сорок злых девок, - говорил И. Я. Словцову, осматривавшему следы одного из этих городков, местный татарин Усман, - а вот на Пышме, против Мулашей, - там, старики сказывают, семьдесят семь» (Записки Западно-сибирского отдела Русского географического общества. 1885. Кн. VII).
На месте старой татарской столицы Искера вблизи Тобольска сохранились будто бы клады известного сибирского хана Кучума, бросившего здесь часть своего богатства. Миллер говорит, что «окольные российские жители, ищущие закопанные в земле пожитки, везде глубокие ямы копали, из которых некоторые недаром трудились». Позднее археолог М. С. Знаменский8 между следами старого жилья Кучума видел между прочим колодезь, который некоторые считают подземным ходом: тут, говорит предание, и спрятана ханом часть его сокровищ. По словам одного старика, этот колодезь сверху обложен был каменными плитами. «На моих памятях, - говорил этот старик (в 1880 г.), - эти плиты <...> крестьяне разобрали себе в печи, да, видно, зарок был у татар наложен: все перемерли, которые плиты-то взяли <...> не приведи Бог и богатство его искать» (М. Знаменский. Искер. 1891).
По преданию тобольских татар, немало дорогого имущества Кучума сокрыто в местах старых городков, находящихся в ближних к Тобольску окрестностях, где жили некоторые из жен хана. В одном из этих городков, следы которого находятся на крутом обрывистом берегу Иртыша в семи верстах от Тобольска, где жила царица-красавица Сузге, в темные ночи нередко видится огонек; по другим же рассказам, над обрывом горы видели даже всадника на огненном коне (Тобольские губернские ведомости. 1882. № 34).
Но самая значительная часть богатств Кучума заключается в кладах, хранящихся в его могиле. Предание об этом записано в 1862 году в Кузнецком округе Томской губернии со слов крещеного татарина Алексея Малькова, считающего себя потомком Кучума. По словам предания, когда Кучума вытеснили из Искера, то хан поселился на реке, называемой ныне Кучу-Мында (Алтайский край). Здесь-то и окончил свои тревожные дни побежденный русскими удальцами хан и похоронен был с живою девицей, а над его могилой насыпаны три кургана (шихана). Средний шихан больше остальных: под ним находится сама могила Кучума; под двумя же боковыми зарыто его имущество. Эти курганы местные инородцы хотели было разрыть, но побоялись (Сибирский вестник. 1889. № 79).

* * *
К северу Западной Сибири татарские предания о кладах сменяются русскими. Этих преданий немного. В большинстве случаев старые владельцы богатств, заключающихся в этих кладах, русскому человеку неизвестны; он знает одно - что клады эти есть, но добыть их нелегко - мешает «нечистая сила». Таково, например, предание о кладе, хранящемся в старом городище села Самаровское в пятистах верстах к северу от Тобольска.
«Давно это было, если верить старикам, очень давно. Плыл самаровец на лодке, кажется, с покоса. Глядит: на верху Городищенского мыса горит большая свеча. Испугался он: «Что за напасть? Пока живу, такого дива не видывал». Приехал в село, скликал народ, рассказал. Покачали головами самаровцы: «Если бы он пьян был, - говорят, - а то мужик тверезый, основательный». Побежали на гору - там ничего нет; возвратились назад, посмотрели с реки - в самом деле, свеча горит. Опять на гору - там опять ничего нет, и так каждый раз. Прошло <...> дней восемь, ехал другой самаровец с переметов (рыболовные ловушки) - глядь, а на Городищенском мысе, на том самом месте, где видели свечу, белая девка на золотом коне ездит. <...> Приехал в село: так и так, ребята! «Да ты не врешь, парень?» - «Что вы, братцы! Зачем врать». <...> Поглядели с реки - и впрямь девка ездит; побежали на гору - ничего нет. <...> Смекнули они, что дело нечисто; думали да думали, судили да рядили, и решили миром: зарыт здесь клад, и клад очень большой! Но клад, известное дело, просто не дается. Послали за знахарем: как быть? что делать? Тот погадал-поворожил. «Надо, - говорит, - выкуп белой девке дать: или девичью голову, или кошачью». Самаровцы предпочли отделаться кошачьей головой. Убили на том самом месте под заклинания знахаря кошку и принялись отрывать клад. Много дней копали они яму (а копать, по словам знахаря, можно было только днем, до заката солнца) и выкопали яму глубокую-преглубокую. «Ну, - сказал знахарь, - сегодня больше работать нельзя. А завтра придете и кончите: теперь всего какой-нибудь аршин докопать осталось!». И попутай в эту ночь нечистый одного из копавших клад! «Если я дождусь до утра, - подумал он, - мне достанется одна только часть, а пойду сейчас - заполучу весь клад». <...> Пошел он на Городищенский мыс, спустился в яму и принялся за работу. <...> Лопата уже звенела обо что-то металлическое. В ту же минуту над головой его раздался громовой удар. Он поднял голову и обомлел: белая девка на золотом коне стояла над ямой, зловеще сверкая очами; конь ударил копытом в верхний край ямы, и на голову алчного ослушника обрушились глыбы земли... Когда наутро самаровцы пришли докапывать яму, она оказалась засыпанной, и знахарь <...> заявил им, что белая девка теперь осерчала, и потому вторично копать клад бесполезно: он не дастся в руки. Много лет спустя пробовали самаровцы еще раз копать городищенский клад, но и на этот раз как-то не пофартило (Сибирский вестник. 1896. № 126).

ага, в первый пофартило...