Первое сообщение в теме :

Страшные Соломоновы острова
(Авантюрный роман из жизни «черных копателей»)


Глава 1. Почему я не люблю общепит

– Денег заработать хочешь? – Наташка любовно подхватила палочками кусочек чего-то склизко-аморфного и испытывающе уставилась на меня.
Я вдумчиво обмакнул глаз в погибельный вырез платья на ее груди  и осклабился.
– Гусары денег не берут-с!
– Ты о чем-нибудь другом вообще можешь думать? Животное! – неискренне возмутилась она и тут же захлопотала. – Чего не ешь? Это вкусно, не кривись.
Я уныло ковырял вилкой нечто, по виду напоминающее полуразложившееся, ущербное еще при жизни крупное членистоногое, а по вкусу – каштаны, жареные в солидоле.
– Ты заказала, ты и ешь. А мне бы мяса кусок, с картофаном. Можно просто мясо, – вяло отбрыкивался я, грустно прикидывая финансовые потери от этого «встретимся, кофейку попьем...»
– Для тебя же старалась, дурында. А то так и помрешь, пережевывая свой ненаглядный тушняк пополам с водкой. И вообще, нечего опаздывать на свидание, – рассмеялась она и, сложив губы бантиком, аккуратно промокнула их салфеткой. – Спрашиваю еще раз. Денег заработать хочешь?
Мне становилось неинтересно.
– Нет. – Я придвинул к себе пепельницу, закурил  и, демонстративно подняв со стола телефон, взглянул на время.
– Блин. Ну как же все-таки тяжело иногда с вами разговаривать. Бронтозавры доисторические. Ну, казалось бы, чего проще? Есть возможность ненапряжно срубить энное количество евробаксов. Денег лишних не бывает! Чего кочевряжиться? – начиная подзакипать, выпалила Натаха.
– Солнышко мое меркантильное – вздохнув, начал я. – Мы знаем друга друга не первый год и, так сказать, с разных сторон. Во всяком случае – я.
– Извращенец! – возмущенно вскинулась Наташка.
– Да было, чего уж там... – ухмыльнулся я и, спохватившись, примирительно замахал руками. – Ладно, ладно. Проехали. Так вот. Зная меня м-м-м... давно, ты так и не уразумела, что фраза «Денег хочешь?» – даже произнесенная интригующим тоном – меня не интригует вовсе. Попробуй начать не с бонуса, а с сути. Что, как и каким образом. Только предельно достоверно. Угу?
– Хорошо, – покладисто согласилась она и на удивление толково изложила причину нашей встречи в псевдояпонской обжорке «Две палочки», именуемой еще в народе «Ту-палка».

Получалось примерно следующее...

За те минувшие два года, что мы с Натахой, слава богу, окончательно разбежались, в ее судьбе произошли серьезные перемены.
Попорхав по жизни и разочаровавшись в принципе «А на фига мне мозги, с такими-то сиськами?!», она, одумавшись и вспомнив об оконченной в свое время немецкой спецшколе, устроилась секретарем-переводчиком в питерский филиал какой-то гансовской конторы.
Фирма занималась поставками сантехнического и прочего оборудования и имела серьезные контракты с коттеджными застройщиками и иже с ними. В общем, чего-то там унитазно-вентиляторно-энергосберегающее. Не суть.
Так вот. Приперся к ним из Германии очередной полухозяйчик-полуучредитель. То ли с рабочим визитом, то ли водки попить. А скорее всего и то, и другое.
Пришлепал, что характерно, со своей переводчицей, Хеленой. У Наташки есть серьезные основания подозревать, что Ленка эта – не просто переводчица. Но об этом потом.
Любой подобный визит подразумевает, кроме чисто деловых мероприятий, также и обширную неофициальную программу. В зависимости от вкусов и наклонностей визитера.
Немчик в этот раз попался вредный и нестандартный. И в Эрмитаж, или там, к примеру, в Петергоф не то чтобы не хотел ехать, но... вяловатый проявлял интерес.
Да и с водкой, сауной и прочими рыбалками тоже как-то не заладилось.
Наташкин шеф запарился анус ему вылизывать.
При всех этих попытках приобщить высокого гостя к нетленкам «культурной столицы», Натаха постоянно присутствовала в качестве местного переводчика.
И с успехом изображала Гоблина, озвучивая на языке Гете косноязычные сентенции своего шефа относительно особенностей питерской архитектуры и прочих достопримечательностей.
Вполне естественно, что она была в курсе напряженности ситуации.
Гость не говорил, чего ему надо, а возможно, просто затруднялся с формулированием своих предпочтений. А Наташкин шеф неотвратимо погружался в глубокую меланхолию.
На очередном скучном, но обязательном фуршете моя бывшая симпатия вышла на балкон покурить и обнаружила там дымящего как паровоз гостя (да-да), который явно маялся от тоски и мыслей об утреннем неизбежном похмелье.
Завязался вежливо-необременительный разговор ни о чем и Наташка, извинившись, поинтересовалась наличием какого-нибудь хобби у своего собеседника.
На что совершенно неожиданно услышала взволнованный мини-монолог о пресности и предсказуемости современной жизни. И что – да, есть у него не просто хобби, а пламенная и неутолимая страсть.
Он коллекционирует ощущения, впечатления. Причем банальности вроде оплаченных туров на Килиманджаро его не греют совершенно. Наелся в свое время.
И тут эта мормышка ушастая возьми да и ляпни: мол, есть у нее хороший знакомый, у которого тоже нестандартное хобби. Он – так называемый «черный археолог». И увлекается поиском древних артефактов на необъятных просторах нашей безразмерной родины. Но дело это жутко противозаконное, и неправомочность такого рода деятельности сильно ее удручает как законопослушную гражданку и честную налогоплательщицу.
Немец сделал стойку. Но тут на балкон просочилась Хелена и выяснилось, что нужно куда-то идти и кому-то там улыбаться.
А утром в офисе шеф вызвал Наташку на ковер и объявил, что у господина Дитера Кляйна есть к ней, Наталии Овчаренко, приватный разговор. И что если господин Дитер Кляйн останется неудовлетворен результатами этого разговора, то ей, Наталии Овчаренко, гарантирует шеф,  придется искать себе другую работу.
Ему, шефу, вполне вероятно – тоже. После чего, сгорбившись, он покинул кабинет.
А его место занял скромняга Дитер.
Если опустить все неизбежные в таком разговоре недомолвки, экивоки и прочие словесные кружева, то суть беседы выглядела простой как мычание.
Высокий гость просит глубокоуважаемую фройляйн Наталию свести его со своим знакомым, упоминавшимся во вчерашней беседе. Но не просто свести, а представить этому знакомому самые что ни на есть благожелательные рекомендации в отношении господина Кляйна.
Цель – гарантированное участие господина Кляйна в кратковременной поисковой экспедиции знакомого фройляйн Наталии.
Он, Дитер, прекрасно осознает все риски, связанные с участием дилетанта в делах такого рода. Поэтому, со своей стороны, гарантирует абсолютное соблюдение приватности предстоящего мероприятия. А также весьма существенную денежную компенсацию за возможные неудобства, связанные со своим присутствием на поиске.
Кроме того, в случае успешных переговоров он будет крайне признателен фройляйн Наталии за содействие, что не сможет не отразиться самым благоприятным образом на карьере и финансовом благополучии оной.

– Ну? – спросила Наташка, утомленно пригубливая остывший жасминовый чай. – Теперь понятно?
– Понятно. Только непонятно, где здесь я. – Залезь в инет, посули бабла – и тебе тут же организуют супер-ВИП-покопушки со всем положенным в этом деле антуражем. Тут тебе и факелы ночной порою над разоренной скифской могилой, и простреленные полиционерские фуражки на ближайших кустах, и заунывные вопли специально нанятых упырей...  Гарантирую клиенту бездну ощущений вплоть до пожизненного заикания. – Неохотно ответил я, прикидывая, как бы свалить отсюда побыстрее, без лишних обид.
– Ну да. Ты самый умный. Все остальные – имбецилы. – Зазвенел в нешуточном волнении ее голос. – Ты плохо меня слушал, Витюша, епть... – она прикрыла глаза, выдохнула, и ее голосок снова зажурчал медовым ручейком.
– Ему на фиг не нужно никакое шоу в любом, даже самом талантливом исполнении. Более того, все эти вещи он просекает на раз-два.
Пойми ты, наконец. Он охотится за настоящими, неподдельными ощущениями. Пусть даже в ущерб зрелищности и эффективности.
Ему до лампочки ваша потенциальная кладуха, которой вы все так  бредите.
Это первое.
Второе. Совсем уж явной обузой он, скорее всего, тебе не будет. Холеный, конечно, но достаточно спортивный мужичок. Хелена как-то обмолвилась, что он по молодости даже поучаствовал в ралли Париж – Даккар. На своем мотоцикле и за свои деньги, промежду прочим.
Третье. Он патентованный дилетант и ничего не смыслит в этом деле. А значит, обоснованных претензий по поводу удавшейся или неудавшейся поездки у него не может быть в принципе.
Четвертое. Он готов платить. А человек он весьма и весьма небедный и понимает, что капризы стоят денег. Я бы запросила пятьсот евриков. Может, тысячу. По-моему, неплохо за пару дней.
Но решай сам. Моего интереса здесь нет.
Пока вроде все. Возразишь? – закончила Наташка перечислять аргументы.
– Возражу. – Сам того не ожидая, завелся я. – С пятисот енотов я не разбогатею, а портить нам с Димычем коп, ощущая себя холуем при скучающем интуристе, – уволь.
Дальше.
Мы, если помнишь по моим рассказам, катаемся не по детским песочным площадкам.
В тех ебе..., пардон, местах, даже мобила берет через раз. И если твой придурок рассчитывает, что в случае чего из-за ближайшей горушки вынырнет волшебный вертолет и увезет его к маме, то он придурок и есть.
Дальше.
Про новый закон я тебе уже рассказывал? Угу.  Ну так вот. Если попытаются повязать нас с Димычем – это одно. Привычный российский междусобойчик с минимальными потерями или вовсе без таковых.
А если с фирмачом, то может быть такая буча, что мама не горюй. Тем более, что ему ничто не помешает слить нас со спокойной душой и заявить, что он-то как раз – белый и пушистый.
И на библии готов поклясться, что ничего противозаконного и не помышлял. А вот мы, прикинувшись ядреными любителями природы, вовлекли его в противоправную авантюру. В чем он искренне и раскаивается. Вон, адвокаты подтвердят.
Спасибо доблестной российской полиции, что не допустила и уберегла. И скорее всего так и будет.
Репутация бизнесмена, лапочка, штука жесткая. И сантименты здесь, я тебя уверяю, неуместны. Дальше.
Ну а дальше – множество других, более мелких «но». Так называемых «рабочих моментов». Обсуждать их с тобой, извини, глупо.
Наташка порывисто подалась вперед.
– Значит, если ты получишь удобоваримые ответы на все свои «но», то вопрос, можно сказать, решен. Так?
– Ну... может и так. Думать надо... А скажи, когда это ты успела так поднатореть в словесных баталиях? Я тебя помню другой, – полюбопытствовал я.
– Хочешь опосредствованный комплимент? – хитро прищурила глаз Натаха.
Ее явно отпустило, а в зрачках заиграли знакомые шаловливые бесенята. Я неопределенно пожал плечами.
–  Я многому научилась у своих мужиков. У тебя в том числе, – и высунула, дразнясь, розовый язычок из лукаво изогнувшихся губ.
– Я сейчас должен похотливо задышать и, интенсивно потея, хватать тебя за коленки? – лениво осведомился я.
– Чурбан бесчувственный. И слеподыр, – протянула Наташка и жалостливо посмотрела на меня. – Вообще фишку не рубишь. Ты мог прямо сейчас тащить меня куда угодно и делать все, что душенька твоя пожелает. Все! Стоп! Поздно! – решительно охладила она мой пыл и отмела категоричным жестом наметившиеся было попытки к поползновению... – Вернемся к нашим баранам. Вернее, к барану. Вам необходимо встретиться, но он встречаться с тобой не будет. Официальная версия – шибко занят. А по факту, я думаю, просто бздит.
– Фройляйн Наталия! – искренне удивился я.
– Пардон, боится. Он боится рисковать. Понимаешь, человек привык всегда  рулить сам и сам же определять правила. А тут... надо понравиться неизвестно кому. Стремно и некомфортно.  Я, конечно, охарактеризовала тебя в надлежащем виде, но все равно... Поэтому встретишься ты с Ленкой. То бишь Хеленой. Та еще... Ну, ты понял. Хотя девка гладкая. Что есть, то есть. Кстати, она идет с вами. Сам понимаешь... Что вы по-немецки, что Дитер по-русски...
– Ну да, ну да... – согласился я. – «В одну повозку впрячь не можно, коня и трепетный Камаз...». Нужна прокладка.
Наташка откровенно прыснула.
– Да ты у нас поэт?! Я взволнована! – она допила чай и привстала, собираясь прощаться. – Все. Завтра Хелена тебя наберет.
– Погоди, погоди. Еще минута, – остановил я звезду унитазного бизнеса.
Что-то тут было не так. Какая-то недоговоренность в разговоре. Мелькнула и ушла, как встопорщившаяся и тут же улегшаяся на место заноза.
– Ну ладно Дитер... Я оказываю ему услугу, он платит. А твой интерес? Стоны про работу, извини, мелковато как-то. И опять же, почему именно я? А если и я, где мой стимул? Деньги, сама понимаешь... – попытался нащупать я беспокоившую меня паутинку.
Она приблизила вплотную свое лицо, утопила во влажном, бездонном взгляде, и откуда-то со стороны сладкой истомой в ухо мне просочилось:
– Витюша. ВСЕ будет... – и звонко чмокнув в нос, зацокала каблучками на выход.
– Ой-ой-ой... Какой долгожданный приз. Щщас в обморок хлопнусь от счастья, – запоздало попытался реабилитироваться я и, заглянув в услужливо поднесенный официантом счет, тихо обалдел.
Да уж, попил кофейку...


Глава 2. Совет в Филях

– Такая вот история. Чего скажешь? – я рассеянно любовался остывающим закатом сквозь полупустую бутылку черного «Козела», отслеживая периферийным зрением струйки табачного дыма, задумчиво выползающие из устрашающих ноздрей Димыча.
– Ну, проблема тут только одна. Сколько шкур содрать с доверчивого неофита, – пожал он плечами и демонстративно уставился на нетронутую «кедровку», красовавшуюся на столе такой родной веранды своей дачи.
– Не скажи. – Я осторожно стал разматывать путаную нить своих сомнений. – Вот ты себя уважаешь?
Димыч удивленно посмотрел на меня и кивнул.
– Я тоже. То есть мы с тобой уважаемые люди. Так?
Мы хохотнули, чокаясь бутылками, и я продолжил.
– Поставь себя на его место. Ну да, ты лох. И сознавая это, предельно честно обрисовываешь свои, кстати, вполне реализуемые, чаяния. И так же честно готов платить. Но только за оригинал, а не за дешевую реплику. И ценник озвучиваешь именно оригинала, причем в хорошем сохране. Как ты отнесешься к перцам, которые в такой ситуации с серьезными рожами будут  впаривать клиенту банальную залепуху, пересмеиваясь за его (твоей!) спиной и крутя пальцами у виска?
– Каззлы! – с чувством произнес Димыч. – Давить таких надо.
– Ну, правильно. То есть нас с тобой, – резюмировал я и продолжил. – С другой стороны, нам что теперь, планировать сверхзахватывающее действо, с непременными погонями, застреваниями в каждой попавшейся луже и ночевками под корнями вековых елей?
Димыч подумал.
– Да нет, пожалуй. Это и будет то самое шоу, – мотнул он головой.
– И чего делать? Мы-то с тобой знаем, что коп в подавляющем большинстве случаев никакого отношения к вестерну не имеет.
Я, мягко хрустя не своими суставами, выкрутил из его пальцев  пресловутую бутылку и вновь водрузил ее на стол. Димыч пригорюнился и попытался утешиться пивом. Вроде бы получалось.
Собирая осколки пазлов в голове, я озвучил простую и ясную мысль,  только что закончившую мучительный инкубационный период в моем многострадальном мозгу.
– Нужна непредсказуха. И в первую очередь для нас с тобой.
– Вологодчина! – рявкнул, загораясь, Димыч.
– Сколько мы на тот волок в Белозерье облизываемся, а? – Благодушие с него слетело как пыль. В глазах замерцали миражи чугунков с петровскими рублями, а полуистлевшие кошели ганзейских купцов вываливали из своих прорех полновесные пригоршни талеров и солидов прямо в заскорузлые димычевские ладони.
– Это в сентябре-то? Там сейчас дурная трава выше моей головы, – охладил я его пыл.
– Не скажи... Тот перешеек между озерами давно лесом зарос. А в лесу какая трава? Так, слезы. Мы  же смотрели по спутнику, забыл? Лес дремучий. – Димыч вещал, раскачиваясь как расстрига-шаман после неудачного двухнедельного камлания. Миражи его не отпускали, и было понятно, что мой друг «вышел на боевой».
«Торпеда пошла!» – вспыхнула в моем мозгу фраза из какого-то старого военного фильма, и я ощутил знакомый озноб предвкушения очередного приключения.
– Так. Остыли. Выпили, – стряхивая с себя наваждение, пододвинул я стопки к Димычу.
– Ну, наконец-то... – просиял он и с садистским сладострастием свернул шею, то бишь пробку, обреченной на заклание злодейки.
Выпили, ощутили благостные изменения в организмах и вновь вернулись к диспозиции.
– Только два дня. По-любому мало. Полторы тысячи камэ туда-обратно, да еще сколько-то там накрутим. И пару-тройку точек набить резервных на планшетник. Местные камрады тоже поди не спят, рыщут аки звери алчущие, – стал я озвучивать первые наметки.
– Это точно. Только каждого своя кладуха ждет. Наше от нас не уйдет. Давай дальше, – пришпорил меня  Димыч.
Я продолжил.
– Дальше. По утряскам на работе каждый сам разберется, а стартовать лучше всего в среду в ночь, чтобы в понедельник утром вернуться в город. Ночь туда, ночь обратно, четыре полновесных дня на коп. Нормально. Дальше. Едем, Димыч, естественно, на твоем пепелаце. Мой «гольфик» там не пляшет даже рядом. Подумай, проверь, подкрути чего надо. Харч тоже на тебе.
Димыч кивнул, соглашаясь.
– Так. Завтра я встречаюсь с Хеленой. Объясняю ей расклад, что к чему. Скажу, где и какие купить приборы и все остальное-прочее. Думаю, «аськи» им за глаза хватит. Серьезный прибор они просто по неопытности не потянут, а расхлебывать нам.
Объясню  условия. Принцип такой. Зрителей нет, все – участники. Жрать – что дают, спать – где положат. Слушать старших и не возникать, пока не спросят. А, ну да, гонорар. Я так думаю, от штукаря надо плясать. Все, пусть соображают. Да-да, нет-нет. В принципе, нам и без них не скучно. А  с Натахи, ежели чего, взятки гладки. Она же не виновата, что немцам условия наши не подошли. Так?
Димыч показал мне большой палец и снова наполнил иссохшиеся в томительном ожидании стопки. Процесс шлифовки мелких деталей предстоящей поездки покатился по многократно отработанному сценарию.


Глава 3. Первичные навыки дипломатии для двоечников

Я сидел за столиком одного из вполне уютных кафе в торговом-развлекательном комплексе «Меркурий» и в ожидании мадам тоскливо размышлял о том, о чем вовсе не хотелось размышлять.
Соответствует ли статус этой харчевни уровню «встречи в верхах», не буду ли я выглядеть косорылой деревенщиной, приперевшись на деловые переговоры с веточкой розы... Хорошо это или плохо, что у меня застарелая идиосинкразия на костюмы и галстуки, в связи с чем я, не мудрствуя лукаво, пришел в своей повседневной одежке (джинсы, футболка, куртка) ... Ну и так далее.
Хелена позвонила в первой половине дня и, убедившись, что ее собеседник в курсе предполагаемых событий, предложила встретиться в их офисе либо мне самому выбрать место и время.
Прикинув, я назвал время и ближайшую к дому точку, где можно спокойно посидеть. То есть «Меркурий». Обговорив процесс идентификации друг друга, мы рассыпались во взаимных благодарностях и повесили трубки.
И вот сижу, жду...
Вспомнив очень кстати, что копарю совсем не обязательно быть дипломатом, я решил не забивать себе голову обсасыванием всех этих протокольных условностей и сосредоточился на кофе.
– Виктор? – услышал я за своей спиной уже знакомый звонкий голосок и, ощутив легкий аромат нездешнего парфюма, повернул голову, приподнимаясь со стула.
Да-а... Не врала Наташка. Зачетная лялька. Какая там, в зюзю, мадам? Абсолютно рабочая, ликвидная коза.
По виду – типичнейшая студентка-переросток. Кроссовки-джинсы-блузочка, но формы...  Мой взгляд привычно замаслянел, любовно охаживая ее вдумчивое декольте (ну прямо беда у меня с этими вырезами). Я спохватился.
– Хелена? Здравствуйте. Очень приятно. Присаживайтесь. –  Сделав шаг к противоположному краю столика, я приглашающе отодвинул стул.
– Спасибо. – Она с привычной легкостью заняла предлагаемое ей место и с легкой усмешкой взглянула на меня. – У вас очень... откровенный взгляд, Виктор. Странно, что моя блузка еще не задымилась.
– Ну, как истинный ценитель прекрасного, не могу не восхититься... – неуклюже попытался реабилитироваться я, но, уловив в ее глазах ироничное поощрение, хмыкнул и приободрился. – Будете подавать в суд?
– Ну что вы. Мы же не в Америке. У русских мужчин вообще очень выразительный взгляд. Я уже привыкла. Да и, справедливости ради, лозунги и идеи феминизма никогда не представляли для меня существенной ценности. Это мне? – вновь мимолетно улыбнувшись, обратила она мое внимание на сиротливо поникшую розочку на краю стола.
– Ах, да. Конечно. – Спохватился я и протянул ей многострадальный продукт голландских цветоводов, заботливо выращенный в Эфиопии.
Хелена благодарно кивнула и поднесла цветок к лицу, вдыхая несуществующий аромат.
– Спасибо. Очень приятно.
Наметившуюся неловкость паузы весьма кстати разрядил материлизовавшийся, казалось, прямо из-под стола, каучуково-улыбчивый официант. Он с полупоклоном протянул гостье фолиант с меню и застыл, чутко отслеживая оловянными глазами малейшие изменения в обстановке.
– Если можно, чай. Черный. Без сахара, пожалуйста, – с бесстрастной вежливостью сделала заказ девушка и раскрыла лежащую у нее на коленях сумочку.
Официант растворился в пространстве, чтобы через пять минут вновь напомнить о своем существовании маленьким двухсотграммовым фарфоровым чайничком, появившимся на нашем столике в комплекте с чашкой на блюдце и тарелочкой с разноцветным колотым сахаром.
– Я начну, пожалуй. Не возражаете? – указала она легким кивком на вынырнувший из недр неизменного женского аксессуара диктофон. И нажала кнопку.
– Господину Кляйну очень важна атмосфера и, если так можно выразиться, стенограмма нашей встречи. Думаю, его можно понять. Обсуждаемое нами предприятие не входит в перечень привычных занятий рядового обывателя. И не имея, к сожалению, возможности присутствовать лично, он, тем не менее, хотел бы составить максимально полное представление о прошедшей беседе. Включая эмоциональный фон. Мне это представляется вполне логичным. Не так ли?
Я почувствовал легкое раздражение. Ну не по мне вся эта словесная эквилибристика и заблаговременно проработанная отточенность фраз. Или дело делать, или макраме плести.
– Хелена, извините, пожалуйста. У меня к вам будет интимнейшая просьба, – с врожденной элегантностью матерого кабана-подранка кинулся я вытаптывать привычную мне поляну на месте предстоящего ристалища.
Она вопросительно приподняла бровь и вернула на блюдце начавшую было движение к ее губам чашку с напитком.
– Вы не могли бы предельно упрощать формулировки? В пользу содержания. Наш разговор от этого только выиграет. Поверьте, я очень простой человек. Со мной надо по-другому. Конкретно, четко, ясно. С уклоном в примитивность. И если вас это не покоробит, ограничиться только использованием имен. «Господин Кляйн» меня несколько напрягает.
– Вы очень интересный и неожиданный человек, Виктор. И я думаю... – тут она не выдержала и искренне расхохоталась. – Простите меня, пожалуйста. Это действительно очень неожиданно, – тут же поправилась моя очаровательная визави.
Я, улыбаясь, сделал примиряющий жест.
– Мы договорились? – восстановил я оборванную нить беседы.
Хелена, все еще гася смешинки в уголках рта, утвердительно кивнула.
«Погоди, золотко. Ты еще с Димычем не общалась накоротке. Вот где настоящая веселуха», – предвкушающе ухмыльнулся я и продолжил.
– Тогда начну я.
Не скрою, что, получив информацию от Наталии, я обсудил этот вопрос со своим напарником. Деньги, конечно, важны, и, вероятно, мы смогли бы вам предложить нечто интересное, на наш взгляд. Но мы никогда не рассматривали наше увлечение с точки зрения коммерции. И не понимаем, зачем нам надо это делать.
Вывод. Нужна дополнительная информация. Отсюда вопросы.
Вопрос первый. Какую такую картинку вы с Дитером нарисовали в своем воображении? Чего вы вообще ждете от этой поездки? Я закурю?
Потенциальная кладоискательница вмиг посерьезнела. Пошел разговор.
– Я попробую объяснить. Дело в том, что господин… Извините. Дитер – тоже очень необычный человек. Не спорьте, пожалуйста. Именно – тоже, для меня это очевидно. Он деловит, прагматичен и расчетлив, как любой состоявшийся бизнесмен, сделавший себя сам.
Существуют определенные параметры, требования к личностным качествам человека, желающего построить крепкий, стабильный бизнес. Это харизма, воля, жесточайшая самодисциплина, известный цинизм и многое другое. Так вот. Мой шеф обладает всеми этими качествами в превосходной степени. Но этот сложившийся и необходимый в делах образ так и не стал его второй (или первой?) натурой. Не прирос к телу, понимаете? Это у него – как рабочий костюм. И Дитеру в нем тесно. Как в панцире.
А в бизнесе нет четкого понятия рабочего времени. Обычно это просто вся твоя жизнь. Поэтому возможность снимать этот панцирь выпадает крайне редко. И такие моменты шеф ценит предельно высоко и всячески провоцирует их появление.
Вы не возражаете? Иногда себе позволяю, – она обозначила движение рукой по направлению к пачке сигарет.
Я кивнул и поспешно щелкнул зажигалкой.
– Извините, что прерываю, – вклинился я в монолог и указал на диктофон. – А как вы собираетесь переводить Дитеру это лирическое отступление?
– Не волнуйтесь, – улыбнулась она. – Я – хороший специалист. Кроме того, у меня нет ограничений на формат сегодняшних переговоров.
– Оп-пачки! Да неужели?! – внутренне встрепенулся я и, как мне представлялось, томно заглянул своим неотразимым взглядом прямо ей в душу. Судя по точке, на которой остановился мой вожделенный взор, душа у Хелены находилась аккурат в ложбинке между пленительными округлостями, уютно расположившимися в злополучном вырезе блузки.
– Переговоров. Только переговоров! – Вылилось мне за шиворот удручающе полное ведро восхитительной ледяной воды.
Я смирился с неизбежностью.
– Так вот, продолжаю. У Дитера есть чутье на людей и ситуации. И сейчас мне понятно, что он снова не обманулся. Итак. Чего мы ожидаем от поездки?
Как ни странно, ничего сверхъестественного. Цель у шефа одна. Он хочет несколько дней пожить настоящей жизнью русского (именно так!) кладоискателя. Ему не нужен какой-либо вещественный, гарантированный результат. Ему нужна атмосфера. Атмосфера реального поиска. Он хочет немного побыть одним из вас. Не туристом, а одним из своих. Русским. Это возможно? – стряхнула она с сигареты наросший пепельный столбик и не очень умело затянулась.
–  Хм... Ну, вероятно. Не знаю. Ладно, вопрос второй. Каков ваш опыт бивуачной жизни? – втянулся я в роль дотошного следователя.
– О, здесь все в порядке, – заверила меня Хелена. – Альпы, Норвегия, Исландия, Южная Африка... Шеф посещал курсы «Выживание в экстремальных условиях». Мы очень постараемся не причинять лишних хлопот ни вам, ни вашему напарнику.  
– Ну-ну, – не разделил я ее оптимизма. – Время покажет. Так, идем дальше. Какую цену ваш шеф готов заплатить за удовлетворение своей невинной прихоти? Поясню – речь идет о возможном штрафе в пятьсот тысяч рублей и о шести годах лишения свободы в русской, повторюсь – русской тюрьме. Лично вы, Хелена, готовы к увлекательному изучению особенностей российской пеницитарной системы? – я, набычившись, заглянул в ее серые глаза.
Она неуловимым образом как-то вся подобралась.
– Мы изучали этот вопрос. Наше единственное условие – никаких раскопок в местах, значащихся в АКР и, разумеется, никаких поисков в местах захоронений. Любых. Их возраст не имеет значения. При соблюдении этой договоренности шеф готов взять на себя все возможные издержки по заглаживанию потенциальных шероховатостей с российскими властями.
– Приятно слышать,– пробурчал я. – А ваше условие можно было и не озвучивать. Это – само собой.
И третий вопрос. Вернее не вопрос, а констатация факта. Вы вливаетесь в наш маленький коллектив на правах младших партнеров. Это значит, что ваши голоса будут иметь чисто совещательный статус. Дальше. Ваши пристрастия и привычки могут войти в противоречие со сложившимся алгоритмом наших поездок. Приспосабливаться придется именно вам. Никакие декларации и протесты не предусмотрены сценарием.                                                                                                                                     И самое главное. Мы с напарником – весьма своеобразные люди. Со специфическим чувством юмора, в частности. Что предполагает, возможно, не самый комфортный вариант вашей адаптации, – я выдохнул и подумал, уместно ли будет предложить ей выпить водки. Я бы выпил.
– Шеф примет решение. Но лично мне очевидно, что ваши условия логичны и обоснованы. Больших проблем я здесь не ожидаю увидеть, –  отреагировала младшая партнерша, явно расслабляясь. Наконец-то близился финиш.
– И последнее. – Я, внутренне краснея, достал из кармана куртки сложенную вчетверо бумажку. Блин, ну ведь мог же ее в красивый файлик положить… Балда! – Это список того, что вам необходимо купить. Здесь металлодетекторы, шанцевый инструмент, палатка, спальные мешки, перечень комплектов одежды и прочее. Внизу – адреса предпочтительных, на наш взгляд, магазинов. Все сверх списка крайне не приветствуется и будет подвергнуто тщательной выбраковке. Исключение – предметы личной гигиены. Сегодня суббота. Время вам на принятие решения – сутки. Контрольный звонок в воскресенье вечером. Выезд – в ночь со среды на четверг. Едем одной машиной. Срок – четыре дня. Место – Вологодская область. Все это утверждено и редакции не подлежит. Мелкие нюансы утрясем после принятия вами решения, по телефону или при личной встрече. Все. Я закончил. Можно разбегаться.
Мне отчаянно хотелось водки. Пришлось закурить. В ее глазах мелькнуло нешуточное удивление.                                                                                                    
– Вы очень-очень необычный человек, Виктор. А ваш гонорар?!
Я, мысленно чертыхнувшись, попытался придать лицу алчное выражение.                                                                                                    
– Да, действительно. Слушаю вас.
Хелена, все еще пребывавшая в легком изумлении, неуверенно протянула:
– Я имею полномочия предложить вам от имени своего шефа гонорар в три тысячи евро с учетом финансовых интересов вашего партнера. Считаете ли вы эту сумму разумной и достаточной? Имеете ли вы намерение обсудить этот вопрос отдельно, с учетом озвученной сегодня конкретики относительно нашего мероприятия?
На каждый вопрос я энергично мотал башкой в зависимости от контекста и думал, сколько взять. Пожалуй, все-таки сто пятьдесят. Одним стаканом.  
– Ну, вы для начала определитесь, – напомнил я.
Она согласно кивнула и продолжила.                                                                                    
– Хочу дополнить, что накладные расходы идут отдельной строкой и также будут оплачены нашей стороной.
Я вальяжно кивнул в знак согласия. Больше всего мне сейчас хотелось посмотреть на ее роскошные удаляющиеся бедра и накатить.
– Сумма меня устраивает. Спасибо за предложение. У нас на сегодня все?
Она кивнула, поднимаясь и убирая диктофон.
Я поторопил:
– Мне придется задержаться здесь. Жду друга. Вас проводить?
– Я уже устала сегодня удивляться, Виктор. И знаете, все-таки у моего шефа изумительное чутье. Я думаю, он примет верное решение. До свидания.
Я проводил мечтательным взором более чем аппетитный тыловой фрагмент своей новой знакомой и согнал дремоту с официанта зычным кличем.
– Командир! Водки! Двести!

Глава 18. Особенности национальной охоты на кладоискателей

Нам не дали проехать и пятидесяти километров. После того как мы переехали по мосту через Свирь, я, прикрывшись попутной фурой, проскользнул мимо поста ГАИ не сразу на трассу, а вдоль берега реки на Лодейное Поле. Спокойно проехав этот начинающий просыпаться уютный городок лесозаготовителей и браконьеров, пепелац вновь вывалился на «мурманку». Через десять минут оставленная нами позади на обочине дремлющая машина ДПС вдруг ожила и резво рванула вдогонку, озаряясь сполохами включившейся люстры.
– Бу-бу-бу, прижмитесь к обочине и остановитесь, – истошно пролаял мегафон доблестных блюстителей закона.
Я сговорчиво съехал с асфальта и не глуша движок, открыл дверцу «Нивы», вылезая из салона.
– Я пошел толковать. В случае чего – ты хозяин, документы на машину у тебя. Махну рукой – подходи к нам, а дальше по ситуации, – ощущая тягомотную истому неизбежной бучи, бросил я Димычу и стряхнув разом засуетившихся по всему телу мурашей, сделал шаг по направлению к остановившемуся в пяти метрах патрулю.
Выбравшийся из бликующего оранжево-синими сполохами «Форда» инспектор был невысок, пузат и осанист. Привычной неторопливой развальцой подойдя ко мне, он лениво обозначил движение правой ладони к козырьку кепаря и вальяжно прожевал:
– Инспкр-дэпээс-ст-лытн-Зюзюкнцв-ваш-дукмнты.
Я, вытаскивая из кармана и подавая ему портмоне, дежурно осведомился:
– А в чем проблемы, командир? Вроде тормозить-то не за что.
Инспектор, раскрывая обложку и профессионально небрежно скользя по бумагам взглядом, философски заметил:
– Ну-у, был бы человек... Операция у нас. Типа алко-невод-перехват. Уразумел?
Я кивнул и приготовился дурковать, непонятно на что надеясь. Неправильный был гаишник. Насквозь неправильный. И наглый, как танк. Сразу с порога тыкает, куражится не по делу... Или они здесь все такие, патриархально незатейливые? И спокойный, как удав.
– Популярные вы личности, хлопцы. Прямо хоть автограф бери, – продолжал пыхтеть инспектор, машинально разворачивая страховку на мой «гольфик». – А это что такое? Где страховка и свидетельство на транспортное средство? – взыграли в нем профессиональные рефлексы.
– У хозяина, вон в салоне сидит. Позвать? Димыч! – энергично махнул я рукой в сторону «Нивы».
И продолжил, тщетно пытаясь хотя бы ненамного оттянуть этот дурной сон.
– Че за автограф, командир?
Тот, отстраненно складывая ненужную страховку, рассеянно произнес, нехорошо настораживаясь при виде резво приближающегося Димыча:
– Это вам другие объяснять будут. А наше дело маленькое. Куда? Стоять на месте! – выкрикнул он моему напарнику и цепко хватая меня за запястье, рявкнул в сторону «Форда»:
– Андрюха! Это они! Ой, бля-я-я, – и взвыв, рухнул на колени, пытаясь вдохнуть воздуха перекошенным ртом.
«Спасибо тебе, Тагирыч. Помнят ручки-то», – замелькали в голове несуразные мысли.
– Димыч, давай... – удерживая на втором контроле правую кисть пузанчика, запоздало пролаял я. И с ужасом присел, уклоняясь от промелькнувшего мимо меня в диком прыжке напарника, таранящего всей своей массой непозволительно расслабившегося у капота другого дэпээсника. Силой инерции их обоих кубарем снесло на широкий откос обочины.
– Эй, ты там как? – придерживая на пороге болевого шока своего клиента и не решаясь нанести завершающий вырубающий удар, старательно вслушался я в затихшую возню в кювете. Спохватившись, отволок скрюченное туловище за многострадальную руку в тень патрульной машины, подальше от асфальта.
С обочины послышались два коротких хеканья и встопорщенный друг на карачках выполз наверх, волоча за шиворот обмякшее тело своей жертвы с «калашом» на шее.
– Ты чего сопли жуешь? – зло оскалился в мою сторону не страдающий излишней мягкотелостью соратник и освободив руки, коротким тычком надежно угомонил моего страдальца. – Давай скотч, живо.
Я метнулся в салон «Нивы» и выхватив с полки под бардачком торпеды рулон скотча, вновь подскочил к Димычу.
– Переверни своего на пузо, руки ему скрести, – скомандовал он, сноровисто обматывая запястья невезучего автоматчика.
Так же молниеносно проделав аналогичную процедуру со следующим горемыкой, напарник подхватил обмякшее тело на руки, втиснул его в проем задней двери «Форда» и кряхтя, сдвинул в дальний угол.
– Чего встал, люстру погаси, – приподнял он второго и с натугой стал запечатывать его на оставшееся сзади место.
Я рванул кабель питания, и яркие сполохи погасли.
– Ну, чего дальше? Соображай давай. Куда их? – нетерпеливо уставились на меня шалые глаза друга, поднимающего с земли автомат.
Забытые миражи Панджшера плавились в его зрачках, пробуждаясь из небытия. Я включился, искренне молясь, чтобы все это оказалось дурным наваждением.
– Я на «Ниве», ты здесь. Ищем первую отворотку в лес. Рацию обесточь, – и рванул к пепелацу.
Усевшись на место и дождавшись, пока «Форд» пошевелится выруливая на асфальт, я, изо всех сил удерживая свою ногу, стремившуюся проломить пол педалью газа, размеренно покатил по трассе, судорожно выискивая любой съезд. В голове оглушительно тикал секундомер.
Через несколько минут казавшейся бесконечной езды и обмирая от каждого встречного света фар, я увидел песчаную дорожку ныряющую с асфальта через вырубку, дальше вдоль ЛЭП. Краем сознания отмечая истеричные причитания немцев, направил машину в лес, стремясь уйти подальше от трассы и мельком оценивая колею на предмет проходимости ее «Фордом». Через километр-полтора блуждания, у совсем уж страшной лужи на дороге остановил пепелац и вылез из машины, щурясь на Димычевы фары.
Кореш хлопнул дверцей и подошел ко мне. Немцы тоже.
– Как они там? – поинтересовался я у Димыча.
– Нормально. Один уже оклемался было. Ругаться начал. Я угомонил. Давай по делу, – отстраненно буркнул друг и отсоединив рожок, передернул затвор. – Ха, щегол. Вояка, епть. Как он еще предохранитель-то сдернул? – хмыкнул наш рэмба и воткнул магазин на место. – Ну, чего делаем? Время!
Я лихорадочно соображал.
– Значит, так. Забери у них мобильники, раскурочь и разбросай по лесу. То же самое – стволы. Крышку трамблера туда же. Рацию убей в хлам. Этих орлов вытаскиваем, пеленаем по уму руки-ноги-пасти и связываем запястьями спина к спине, в один тюк. Так, чтобы пару часиков они попыхтели, освобождаясь. Сами – на трассу и как наметили, к дальнобойщикам. Хотя лично я пошел бы пехом. Так оно вернее. Но у немчуры нервишки сдают.
Димыч, набычившись, возразил:
– Стволы берем с собой. Я им, бля, не куропатка, по кустам меня гонять.
– Нельзя, – покачал я головой.
– Пока мы чистые, в нас по-любому палить не будут. Чего толку с двухсотых? А вот если по трассе пройдет инфа, что могут быть вооружены и опасны при задержании – тогда все. Плевать нижним на высшие интересы командиров. Сначала дуршлаг из нас сделают и только потом поздороваться подойдут. Ну, сам подумай.
Через двадцать минут мы опять катили по «мурманке». Где же эта стоянка?
Томительно тянулись минуты бесконечной, казалось, езды. Немцы отчужденно маячили на заднем сиденье, Димыч прилип носом к стеклу своей дверцы, выглядывая парковку. Непроглядная темень ночи потихоньку разбавлялась предрассветной полоской зари на востоке.
– Есть, – выдохнул напарник, тыча пальцем в лобовик.
Впереди, в двухстах метрах, маячили застывшие чемоданы фур. Я подал вправо и заехал на стоянку. Штук восемь траков сонно сбились в обширном кармане с туалетом, потухшим мангалом под навесом и сорокафутовым контейнером с прилепившейся к нему будкой шиномонтажа.
Спрятав «Ниву» от досужих глаз между двумя огромными лесовозами с кругляком, я заглушил мотор. Тишина на стоянке уже разбавлялась рыком прочищающих форсунки после сна дизелей. На двух машинах горели габариты. С трассы заехал на отдых еще один полуночник.
– Вы понимаете, что наделали?! – выпалила сзади истомившаяся молчанием Хеля. – Нападение на находящихся при исполнении сотрудников полиции. Вы с ума сошли?!
– Тихо, Хеля. Тихо, – оборвал я ее. – Нам снова дико повезло. Это не была обычная проверка документов. Ждали конкретно нас. Эти дэпээсники просто решили халтурку срубить по-легкому. Им дали заказ. Если выцепят нас, то сразу отзвониться и помурыжить машину сколько можно. А потом они бы свалили, а нас приняли через пятьсот метров какие-нибудь брателлы. И все – прощай, филологическая карьера. А эти оборотни решили сами нас упаковать и доставить по назначению. Жадность фраера губит.
– Откуда такая уверенность? Снова «древняя мудрость»? – заносчиво фыркнула девушка.
Я потер лицо, стряхивая усталость.
– Если бы у них был официальный приказ, то прежде чем вступать в разговор с нами, они бы обязательно доложили по рации о преследовании. И тогда счет пошел бы на минуты и шансов у нас, считай, что не было бы. Без вас мы побарахтались бы еще, конечно, а так... Поэтому – только халтура. В смысле - шабашка. Этот патруль зарядили втемную. А пытаться с ними договориться – бесполезняк. Пришлось делать так, как получилось. И можешь сильно их не жалеть. Знали ребятки, что заказ воняет. Знали.
Неужели ты думаешь, что нам больше нечего делать, кроме как гарантированно вешать на себя стопудовый срок и прощаться со здоровыми почками? Просто когда ты задыхаешься от дыма в горящей комнате и понимаешь, что жить осталось минуты, рука как-то сама собой швыряет первый попавшийся стул в окно, чтобы разбить стекло.
И только потом, когда все потушат, ты, заранее скорбя выглянешь в окно, чтобы поинтересоваться: «А не зашиб ли я кого-нибудь?» и «Ой, а чего мне за это будет?!» Поэтому давай без истерик, без обмороков, без стенаний о правах человека и торжестве закона. Это наша страна и нам лучше знать – чего тут, где и почем. Лады? А разбор полетов отложим на потом. Пошла охота, понимаешь? Охота на нас. Все, не мешай, пожалуйста. Димыч, пока здесь посидите, а я прогуляюсь. И соберите мне все деньги.
Я вышел на улицу и огляделся. Через машину, шикарная «вольвуха» с кугелевским полуприцепом-тентом подмигивала лампочками верхних и нижних габаритов и басовито урчала прогретым двигателем. Ее хозяин хлопотал у кабины, выбивая коврик об колесо. Я подошел.
– Привет, коллега. Далеко едешь?
Водила окинул меня цепким внимательным взглядом и протянул руку.
– Ну, еду. А тебе чего? – неторопливо ответил он.
– Да так, интересуюсь. По ТИРу или поближе?
В глазах собеседника мелькнул огонек интереса. Он слегка оживился.
– В Скопье. А ты чего, из наших что ли?
Я кивнул и продолжил.
– Ну, понятно. А в Македонию как ходят сейчас, через Каменичку или другую дорогу замастырили? Я-то давно там не был.
Водила ухмыльнулся и подмигнул мне ушлым глазом.
– Ладно. Считай – обнюхались. Говори, чего надо и не дави на клитор. Не расчувствуюсь.
Я, сдаваясь, пожал плечами.
– Да мне бы в Питер по-тихому. Выручишь?
Мужик нейтрально хмыкнул.
– Да какие проблемы? Прыгай. Через десять минут покатим.
Мне пришлось изобразить легкую досаду.
– Да понимаешь, четверо нас. И светиться нежелательно. По деньгам договоримся. Тебя как величать, кстати? Я – Витек.
Водила озабоченно сдвинул брови.
– Егор. Ну и куда я вас засуну? – уловив мою скептическую усмешку, он поморщился. – Ты не хмылься. Ну ясен пень, одного на верхний спальник, двое валетом на нижнем и один на седухе. А с гайцами как разбираться?
Я скорчил понимающую рожу.
– А к тебе часто гайцы в кабину жало суют? Давай так договоримся. Я тебе подкину и на гайцов, а ежели нас прихватят, мы просто сойдем, и ты, отстегнув сколько надо, покатишь себе дальше в одиночестве. Лады?
Егор помялся.
– А догонялок с пальбой-стрельбой по дороге не случится? Мне-то все эти страсти, сам понимаешь...
Я, чуя победу, хлопнул его по плечу.
– Его-ор... Ну чего ты, в самом деле? Девяностые штоль? Ну да, не хочется нам сейчас пылить. Ну, так фишка легла, понимаешь? Чего теперь, все свои проблемы вываливать? Оно тебе надо?
Егор решился.
– Ладно, братан, выручу. А денег-то у тебя на «договориться» хватит?
Я засмеялся.
– А ты озвучь, я послушаю.
Водила задумался.
– Левого, по-любому не взял бы. А ты - вроде как свой. Но и дельце, чует моя жопа – деликатное. Короче, по пятере с носа плюс пятеру на гайца. Если проскакиваем – она мой бонус. По рукам?
Я не сдерживаясь заржал и хлопнул его по клешне.
– Ну, ты ухарь. Второй рейс между делом рубишь?
– Не мы такие – жизнь такая, – пробурчал дальнобойный философ. – Я сейчас в кабине приберусь, и через пяток минут подгребайте.
Я пошел к «Ниве».
– Все путем, договорился. Сейчас бы с пепелацем определиться, и ажур. Уж больно его в лесу бросать неохота.
Димыч тоскливо согласился. Бросать свою ласточку где ни попадя ему явно не улыбалось. Я ободряюще улыбнулся.
– Тут шиномонтажка живая. Есть мысль. Сколько денег собрали, давайте.
Димыч протянул мне солидную котлету рублей, три пятисотки енотами и ворох кредиток. Еврики и кредитки я вернул и засунув котлету в карман, направился к будке шиномонтажа. Сонный пацанчик ежился у открытой двери, смоля сигаретку.
– Привет, братан, – широко улыбаясь, поздоровкался я. – Ты что ли тут хозяин?
– Ну, я. А чего надо-то? – душераздирающе зевнул он мне в глаза, продемонстрировав отвратительную квалификацию местных стоматологов.
– Да думаю, кому бы денег дать? – простецки изложил я суть дела.
– Ну, мне дай, раз уж так карман жмут, – уже осмысленнее уставился на меня король балансировки.
Я посерьезнел.
– Тут дело такое. «Нива» моя чего-то ехать не хочет. А ехать надо, и срочно. Сегодня в Выборге надо быть по-любому. Так-то добраться не проблема, но машинку пристроить на день-два хотелось бы в надежные руки. Непростая машинка, сам увидишь. Да и барахла полный салон. Ну как, порешаем?
Парнишка уже по-взрослому оживился.
– Так ставь ко мне. Вон, за контейнером «Опель» чахнет под тентом, к нему и ставь. Пятихатку в день потянешь?
Я задумчиво покачал головой.
– Я же говорю – непростая машинка и барахло из салона светится.
– Да не проблема, – засуетился парень. – Хочешь, с «Опеля» тентик скинем и твою тачку накроем? Еще пятихатку накинешь, и все. Годится?
Я кивнул, озабочено подвигал бровями, добавил:
– А у тебя есть какие-нибудь документы? Сам понимаешь... Хотелось бы без палева.
– Ну, права есть. Пойдет?
– Годится. Сейчас подъеду, – и я метнулся к «Ниве».
– Так, народ. В темпе вальса выгружаемся, все барахло из корзины – в салон. С собой только документы, деньги и сигареты. Быстренько.
Мы оперативно покидали вещи в машину и я укатил за контейнер, наказав ждать меня на месте. Парень уже заканчивал отвязывать тент. Чихая и моргая от стародавней пыли, мы матерясь, перекинули тент и привязали его к колышкам на земле, и к бамперам пепелаца. Я достал деньги и тут меня снова осенило.
– Слышь, кореш? А ты сколько тут в день заколачиваешь?
– Ну, в жирные сутки до пяти тысяч. А что?
– Давай я тебе еще пятерик накину, езжай домой – отдохни. Пускай у твоей шинки санитарный день будет. Лады?
Парень сделал попытку обидеться.
– Ты что, думаешь я соблазнюсь? Чува-ак! Да Пашу здесь каждая собака знает. Хотя, если не передумал, давай. Хозяин – барин, – испугавшись, что уплывет заветная пятера, стушевался он и протянул мне права.
Я быстренько переписал его данные и отдавая деньги, сказал:
– Тут за двое суток плюс санитарный день. Если приеду и все в ажуре будет, еще треха за честность. Только без обид, Паша. Я плачу – ты отвечаешь. Угу?
Паша, солидно послюнявив купюры, закрыл двери своей будки, кивнул на мокик.
– Ну, я поехал. Пока.
Я помахал ему вслед и пошел к Егору.
– Ну, где вы там? Едем, или как? – недовольно пробурчал водила, нетерпеливо прохаживаясь вдоль фуры.
– Айн момент, коллега. Сейчас, – улыбнулся я и кинулся за друзьями.

Вскоре тяжело нагруженный трак уверенно наматывал на колеса серый асфальт «мурманки».


Глава 19. О рыцарях в целом и о плащах с кинжалами в частности

Доехали мы до Питера на удивление - без сучка без задоринки. Я, даже осмелев под конец, после Синявино перестал старательно кланяться себе в ноги при виде любой подозрительной машины на обочине, не обязательно ДПС. Да и транспорт шел в город уже сплошным потоком и наш тент ничем не отличался от десятков себе подобных. Ребята настороженно притихли на спальниках за задернутыми занавесками.
Егор тоже перестал мозолить взглядом внушительную лопату бокового зеркала и завел обычный в таких случаях разговор о таможнях, эсэнгэшных гайцах и упырях-хозяевах, которым лишь бы бабла срубить, а вот чтобы на ремонт лишнюю копейку отстегнуть – так удавятся.
Рассказал, что через Леушены ходить все так же не в кайф, что в придорожной кафешке Драга, что под Куманово, вместо старого Богомила всеми делами заправляет его разбитная дочурка Даринка (тут мы оба ностальгически закатили глаза), что давно выросла юная нимфоманка, обернувшись в одночасье подрасплывшейся бойкой трактирщицей. И что по-прежнему устрашающее ее декольте теперь вводит в искушение разве что падких на пышные формы вездесущих коллег-турок, но шкембе-чорба в этой уютной харчевне все так же потрясающе вкусна. Много чего рассказал Егорка и только гудящая от усталости и недосыпу башка, да нежелающее отпускать напряжение от последних наших перипетий помешало мне с головой окунуться в столь милое сердцу недавнее прошлое.
Попросив высадить нас между КАДом и Володарским мостом, на что Егор после секундного колебания сговорчиво кивнул, я передал назад обувь, попросив ребят быть поаккуратнее с интерьером и приготовиться к высадке.
Вскоре мы стояли на тротуаре суетящегося понедельничной сутолокой города и я, жестом поблагодарив корыстно отзывчивого водилу, собирался прощально хлопнуть дверцей его железного кормильца.
– Эй, стой Витек, погоди, – остановил он мой порыв и резким жестом пригласил подняться обратно, явно испытывая какую-то непонятную маету.
Я неохотно встал на нижнюю ступеньку, просунул голову в кабину.
– Ну чего еще, Егор? Время, – нетерпеливо обозначил свое присутствие.
– Да залезь ты на секунду, – досадуя непонятно на что, попросил водила и дождавшись, когда я, вернувшись в кресло прикрою дверь, сказал, мучительно подбирая слова:
– Тут такое дело, кореш. Не могу я у тебя деньги взять. Ну реально – впадлу. А возвращать, тоже, рука не поднимается. Давай так. Бабло – вон оно, наверху, в бардачке слева от магнитолы. Надо – забирай, а решишь оставить – слова не скажу. Вот как на духу. Отдавать – жалко, спасу нет. Но уважуха дороже. Так что решай сам, – и настороженно уставился на меня.
Почувствовав, как непроизвольно растянулись губы в широкой улыбке, я протянул ему руку и чуть просаживаясь в голосе, сказал:
– Все путем, братан. Все путем. Ни гвоздя тебе, ни жезла. Давай, удачи. Нам бы посидеть с тобой, хлопнуть по стаканюге. Да сам видишь...
Егор засуетился, выдернул ручку из-под солнцезащитного козырька на лобовике, нацелился ею на бумажный блинчик старой тахошайбы, валяющейся на шахте двигателя.
– Так давай телефон. Обратно буду ехать, наберу. «Шумен» медальный прихвачу от братушек. Давно, поди, не пил пивка ихнего? Может, расскажешь, чего у тебя тут приключилось.
Продиктовав ему номер и махнув на прощанье, спрыгнул на асфальт. «Вольвуха», рыкнув набирающим обороты дизелем, степенно отвалила от поребрика и потихоньку отжимая влево суетное жестяное стадо легковушек, аккуратно влилась в поток.
Я придирчиво осмотрел друзей при свете дня. Ну, в общем, в пределах нормы. Великая штука – камуфляж. Пока до конца не измызгаешь, все на человека похож. Углядев неподалеку лавочки, жестом пригласил ребят пройти. Нужно было быстренько, но без суеты обсосать ситуацию и предложить на утверждение план действий, рожденный по дороге моей горемычной бестолковкой.
– Все, конечно, вилами по воде писано, – начал я, дождавшись, пока все усядутся. – Но отчего-то кажется мне, что если мы затихаримся на день-два, то ситуация в основных чертах сама по себе выправится. Батюшке по-любому вопросы зададут. Пусть предельно деликатно, но все же. Других, более свежих источников информации у них просто нет, не считая гайцов. А у тех тоже ничего нового.
«Нива» и четыре человека. И минимум четыре направления нашего возможного движения – Питер, Тихвин, Мурманск и Подпорожье. Больше мы нигде не засветились. Пепелац – под тентом, указать на него некому. По крайней мере, до завтрашнего утра.
И спрашивать отца Василия будет не криминал. Тех сейчас отстреляют еще на дальних подступах к старцу, если мозгов хватит сунуться. А его слово о нас оч-чень много будет весить. Проницательность у батюшки запредельная и говорить он будет с лицом влиятельным, и при возможностях. Что-то типа куратора и человека-для-решения-всех-проблем. И внимать тот отцу Василию будет максимально вдумчиво. Очень надеюсь, что для святого старца очевидно - больше ничего существенного у нас нет. И вообще мы белые и пушистые.
Поэтому, если и продолжится пока еще вся эта сутолока, то должен будет найтись человек из облеченных властью, который уразумеет, что мы, по сути, здесь теперь – сбоку припека. И оценит события именно с этой позиции. Как отслеживать ситуацию, пока детально не знаю. Но думаю, что на сегодня лучшего варианта, чем дача, у нас просто нет.
Как минимум там будет возможность выспаться, привести мозги в порядок и без спешки еще раз прикинуть возможные сценарии. Мне отчего-то кажется, что денька через два можно будет сдаваться органам правосудия со спокойной душой. А если найдем по ходу дела более привлекательный вариант, нам никто не помешает уехать оттуда и его реализовать. Ваши мысли?
Ребята помолчали, переваривая сказанное. Наконец Дитер подал голос.
– Я уверен, что есть варианты не менее продуктивные. Например, то же самое консульство. Но я понимаю, что вы туда не пойдете. По разным причинам. Хотя бы потому, что мое желание предоставить вам защиту под его крышей не является гарантией предоставления этой защиты. Обезопасить себя с Хеленой и оставить вас одних я тоже не могу. Причины излагать не буду. Очень надеюсь, что они вам ясны. Поэтому я с вами. Может быть, Хеля... – и он посмотрел на девушку.
Та отрицательно покачала головой.
– Знаете, мальчики. Если дистанцироваться от эмоций и попробовать разумно подойти к ситуации, то окажется, что у меня больше ничего и нет. Одни эмоции при полном отсутствии здравого смысла. Поэтому просто – без причин. Я никуда без вас не пойду.
Все снова посмотрели на меня. Хеля озвучила насущное:
– Ну давай, командор. Излагай план передислокации к даче и способ приобретения левых телефонов. Не сидел же ты впустую три часа в кабине, думая только о подержанных прелестях этой вашей балканской... кухарки?
Мужики с удивлением переглянулись, оценив неприкрытую эмоциональность последней фразы. Змея вызывающе тряхнула густой копной ржаных волос и откровенно злясь на себя, выпалила:
– Да. Я ревную. Вас всех. Даже к прошлому. А я предупреждала. Черт, жуть какая-то...
Я спохватился и убирая оторопь с шайбы, озвучил порядок действий.
– Значит, так. У меня тут сеструха на Гражданке живет. Ее сын, мой племяш Саня, по дурости малолетней хватанул себе подержанную «бэху»-пятерку, месяц назад. Убив на нее весь свой скудный бюджет за полгода вперед, он теперь с этого авточуда только пыль стирает у парадной. Ну, иногда мартышек своих к метро подвозит, когда на бензин деньги есть.
Если он дома, мы эту ласточку на пару дней реквизируем. Если шляется где-то, я его с домашнего телефона выцеплю и пригоню к машине. И первую нашу мобилу у него же и конфискнем. А пока хватаем частника и вперед.
Осадив готовых к действиям соратников, я в одиночку подошел к обочине, поднимая руку навстречу движущемуся потоку. Так оно спокойнее.
Через несколько секунд ломанувшаяся из крайнего правого ряда убитая жизнью «девятина», которой, на мой поверхностный взгляд, уже лет десять как на кладбище прогулы ставят, хладнокровно игнорируя взвывшую свирепой полифонией четырехколесную свору, лихо притормозила у моих ног.
Сквозь загадочные завывания неведомой среднеазиатской поп-дивы до меня донесся разухабистый клич типичного питерского бомбилы.
– Куда едым, камандыр?
Я показал ему пятисотку и прокричал в ответ:
– Пока на Гражданку, а там посмотрим.
Смуглолицая жертва парада суверенитетов гостеприимно долбанула кулаком изнутри пассажирскую дверцу. Та нехотя открылась. Залезая в салон, я дал отмашку ребятам и они с похвальной быстротой продавили безнадежно пустые задние амортизаторы своими камуфляжными телами. Душераздирающе проскрежетав подагрическими шестернями коробки передач, жизнерадостный потомок басмачей рванул в указанном направлении.
Указав пальцем на надрывающуюся магнитолу, я изобразил кулаками фатальное сворачивание шеи беспризорному куренку и дождавшись относительной тишины, облегченно вздохнул. Подумав, стал собирать свой телефон, намереваясь позвонить Наташке.
– Слышь, джигит? На первом перекрестке притормози. Поговорить надо, – озадачил я первой вводной хозяина нашего ландо.
Тот кивнул, дождался зеленого сигнала светофора, проскочил перекресток и притормаживая, прижался к обочине.
Я убрал определитель номера и набрал Наташку.
– Але-е? – Натахины интонации были вполне привычными: нечто среднее между затянувшимся пробуждением и последней фазой оргазма.
Решив, что сейчас важнее не информация, а ее реакция на мой звонок, я погнал с места в карьер.
– Привет. Давай в двух словах. Чего у вас там?
Наташка поперхнулась.
– У нас??? Это у тебя чего творится? Меня прям из дома ночью какие-то хмыри выдернули, куда-то поволокли, их другие хмыри запинали, меня обратно приволокли, махали красными корочками, про вас спрашивали. А я знаю чего, что ли? Сейчас вон сидят на кухне, остатки кофе добивают, как будто у меня здесь склад. Даже не насилуют – деревянные по уши. Вот один идет, глаза круглые сделал, руки к трубе тянет. Чмоки-чмоки, пока.
Я оборвал связь и перевернул мобилу, снимая крышку корпуса.
И тут телефон зазвонил. Номер на экране не отобразился. Я, подумав, нажал кнопку вызова.
– Здравствуйте, Виктор Николаевич. Не бросайте пожалуйста трубку и не волнуйтесь. Зовут меня Олег Дмитриевич. Я тот, кто может и хочет вам помочь. Вам всем. Будем говорить? – послышался в трубке безукоризненно вежливый, с уверенными и отработано доброжелательными интонациями голос.
– Слушаю вас, – деревянно отозвался я.
– Виктор Николаевич, давайте так. Я не буду сейчас огорошивать вас своими регалиями и должностями, просто поверьте на слово – они есть. События, в центре которых вы с друзьями оказались, вышли далеко за рамки забавного приключения. И даже за рамки заурядной уголовщины. Вы меня понимаете?
– Слушаю вас, – заунывно повторил я.
– Предлагаю поступить следующим образом, – добродушно журчал баритон в трубке, пробуждая почему-то в мозгу ключевые сцены из фильмов про доблестных чекистов и обрывки фраз типа «Шаг влево, шаг вправо считается побегом», выкрикиваемых лающим голосом заиндевевшего конвоира на пустынном колымском берегу.
А баритон продолжал:
– Мне представляется, что вы находитесь сейчас примерно в двадцати минутах неторопливой езды от Литейного, 4. Давайте встретимся через полчаса, ну например, в ресторанчике «Тарантино» на углу Чернышевского и Захарьевской. И вместе подумаем в приватной обстановке, как нам быть дальше. Или предпочитаете официальную процедуру? – чуть слышно щелкнула виртуальная кнопка, приоткрывая воображаемую кобуру на поясе моего невидимого собеседника.
Я лихорадочно соображал. Достать нас по-прежнему затруднительно. Стоим мы на перекрестке, какая машина – непонятно и раствориться в городском муравейнике – вопрос минуты. С другой стороны, именно такого поворота событий и жаждала подспудно моя истомившаяся губительным неведением реального положения дел душа.
– Виктор Николаевич, вы меня слышите?
Я решился.
– Хорошо. Я буду. Только у меня наряд не для ресторана, – царапая трубку занемевшей вдруг небритой щекой, отозвался я.
– Не волнуйтесь, вас пропустят. До встречи, – сговорчиво защелкивая кнопку кобуры, доброжелательно попрощался милый, душевный голос.
Я громко выдохнул и обернулся к насторожившимся друзьям.
– Ну чего там? Контора? – напрягся Димыч.
Я кивнул.
– Зовут к себе. Вернее, в кабачок по соседству. Думаю, надо ехать. Встречаюсь я, а вы будете на связи. Сейчас подъедем и обговорим нюансы. Шеф, давай к метро «Чернышевская». Только не через Литейный мост, а развернись обратно и через Александро-Невский, по той стороне, – вновь раскурочивая телефон, озадачил я бомбилу и на секунду прикрыл глаза, пытаясь вывести из ступора ход мыслей в голове.
Вскоре изнасилованный мозг выдал нечто полезное.
– Слышь, брат, а у тебя какая мобила? – вновь обратился я к нежданному родственнику по постсоветскому пространству.
Тот, пробормотав что-то экспрессивное на языке Омара Хайяма и сладострастно подрезая пытавшегося обойти наше чадящее недоразумение коллегу по автобизнесу, с готовностью достал из кармана раритетную модель «Нокии» первых выпусков.
Взглянув на индикатор зарядки, я предельно небрежно обозначил ленивый интерес к чудо-аппарату.
– Продай, а?
Водила возбужденно расширил ноздри, почуяв столь милый сердцу пряный аромат суетной атмосферы южного базара. И тут же укоризненно зацокал языком, обозначая сомнение в возможности свершения столь грандиозной сделки.
– Слющай, брат, самаму нуджьна э-э, – вдохновенно стал прясть он драгоценную нить изощренного восточного торга.
Я безропотно согласился с его доводом и равнодушно уставился на дорогу.
– А щьто, силна нада? Ну давай пят тисяч, а? – кинул смуглый брат пробный шар и выжидающе покосился на меня.
Если бы не усталость и обстановка, не располагающая к игривости, я не отказал бы себе в редком и захватывающем наслаждении тщетно ожидаемого продавцом поединка интеллектов. Молча достав требуемую купюру и вручив ее не на шутку обиженному моджахеду, я опустил его телефон в свой карман.
Убедившись, что действо окончено, водитель сокрушенно покачал головой и оскорбленно сосредоточился на вождении. Через пятнадцать минут, высадив нас у фастфудовского «Блинчика» на Чернышевском проспекте, он трагически мяукнул бибикой своей тачанки и оглушая прохожих надрывным плачем вновь заголосившей, истомленной молчанием восточной примадонны, исчез за углом.
Мы зашли в кафешку и уселись за дальний столик. Я передал Димычу душманский телефон.
– «Тарантино» – в ста метрах отсюда. Сейчас наберешь мой номер и будешь слушать разговор. Плясать будете по ситуации. Вообще-то до немецкого консульства триста метров. Если вы поскучаете там хотя бы в зале для оформления виз, мне будет спокойнее.
В глазах друга читалась нешуточная тревога.
– Ты куда лезешь, старый? Ведь, ежели чего, сгинешь как в проруби. Ни ответа, ни привета. Я знаю, поверь. Поехали отсюда, а? Без них как-нибудь разрулим.
Я сам уже сомневался в правильности принятого решения, но передумывать не стал.
– Да ладно тебе нагнетать. За что в прорубь-то? Ну и вы пошевелитесь в случае чего.
Судя по решительно сжавшимся в ниточку Хелиным губам, «шевелиться в случае чего» она собиралась на всю катушку. Я вновь посмотрел на друга. Тот покачал головой.
– К немцам я не пойду. Точка. Вон пусть Хеля с Дитером шлепают, а я здесь кофейку попью. Хеля, включай трубу и дай мне свой номер. Закончится эта бодяга, мы отзвонимся и вы выйдете на улицу. Так оно понадежнее будет. Все, – подвел окончательный итог Димыч.
Я, спохватившись, выложил на стол оставшиеся деньги.
– Хорошо. Но если вы вдруг потом без нас вздумаете уехать, мальчики... – зашипела встревоженная Змея.
Я, поднимаясь со стула, успокоил боевую подругу, восхищаясь ее тревогой и материнской заботой о своих русских раздолбаях.
– Ты не о том думаешь, родная. Да и куда мы теперь без вас, – и пошел на выход.
– Ты меня слышал. Мы – все вместе. На кусочки разорву и сама прах по ветру развею, – донеслось мне вслед.
Убедившись, что мобила в нагрудном кармане работает нормально и Димыч меня прекрасно слышит, я подошел к двери ресторана и взялся за ручку.
– Виктор Николаевич? Прошу сюда, – услышал я знакомый баритон и повернул голову направо, к невеликой шеренге столиков на открытой веранде.

Приподнявшийся со стула ухоженный мужик в светло-сером костюме был высоким, сухопарым и привычно расчетливым в движениях. Опасным. Приветственно кивнув, я подошел к его столику и сел напротив. Мужик не торопился начинать беседу и вдумчиво изучал меня внимательными карими глазами. Я ждал.
– А неплохо держитесь, – вдруг улыбнулся он и придвинул ко мне пепельницу. – Особо не нервничаете, украдкой не озираетесь, взгляда не избегаете. Закуривайте.
Я послушно достал сигареты. Мужик, помолчав, продолжил.
– Почему один – понятно. Ощущаете себя чистым, если не по закону, то по совести - тоже понятно. А почему не нервничаете – непонятно. Так хорошо владеете собой?
– А вы отсидите за баранкой десять часов на мине замедленного действия, а я оценю потом остроту ваших рефлексов, – неожиданно для себя огрызнулся я.
Мужик усмехнулся, понимающе хмыкнул и протянул мне руку.
– Ну что ж, давайте знакомиться.
Мы обменялись рукопожатиями, он размеренно продолжил:
– У вас действительно выдались достаточно насыщенные событиями сутки. Правда, немалому количеству людей тоже нашлось, чем себя занять, благодаря вашей... непоседливости.
Я неопределенно пожал плечами. Олег Дмитриевич положил руку на лежащую перед ним черную папку с лейблом Dupont на боку.
– Мне по долгу службы пришлось бегло ознакомиться с вашей биографией. И знаете, ничего необычного я не обнаружил. Есть несколько лакун, конечно, но системную подготовку в них не втиснуть. Несколько выигрышнее смотрится ваш друг – Арсеньев Дмитрий Евгеньевич. Наша учебка, реальный боевой опыт, ранение, государственные награды. Но все равно – срочник с акцентом в сторону силовой и горной подготовки. Ничего выдающегося.
С немцами чуть меньше конкретики, но просто в силу отсутствия знаний наших реалий они не годятся на роль аналитиков. Или я ошибаюсь? – выстрелил он в меня пронзительным взглядом.
Я снова пожал плечами, чувствуя себя трамвайным хамом. Мой собеседник, гася в глазах легкую искорку неприязни, вызванную моей потрясающей разговорчивостью, отпил из стоящей перед ним чашки.
– Да, кстати, думаю и вам не помешает, – и подозрительно покосившись на мои плечи, сделал заказ припорхнувшей официантке. Дождавшись мгновенно появившегося кофе, продолжил.
– Отсюда вывод. Ваше благополучное появление в городе – результат невероятного везения с небольшой примесью природной смекалки и обострившегося инстинкта самосохранения. Так?
Я огромным усилием воли сдержал привычный жест индифферентности и выдавил из себя:
– Вам виднее.
Мужик нехорошо прищурился.
– Знаете, у меня есть веские причины провести наше знакомство в таком деликатном формате. Но мне бы не хотелось об этом сожалеть и менять...
И тут меня прорвало.
– Командир, ты скажи, чего тебе надо? Чего ты кругами ходишь вокруг да около?
– Скажу, – закаменел он скулами. – Минувшей ночью пропала гражданка Германии Ребекка Ланге. У нас есть все основания полагать, что это похищение. И связано оно, чтобы ты понимал, с вашими похождениями. А ее отец...
– Я понял. Военно-морской атташе, – мне серьезно поплохело. – Олег… Так можно?
Он кивнул.
– Я возьму себе еще кофе покрепче и накатить чутка? Деньги ребятам оставил.
Вместо ответа он чуть пошевелил кистью. Подлетела официантка. Я чуть приободрился.
– Девушка. Кружку, большую, максимально крепкого кофе и двести коньяка.
– Две рюмки, шоколад и лимон порежьте, – добавил Олег.
– Будешь пить? – вяло удивился я.
– Не факт. Но рюмка пусть постоит. Продолжим?
Я кивнул.
– Так вот. Именно звонок Хелены стал причиной ее похищения. А поскольку статус дипломатической неприкосновенности распространяется на всю семью герра Ланге, то это уже наша епархия. И вот тут вы можете, а вообще-то просто обязаны, как первоисточник всех этих неприятностей, быть нам полезными. Но об этом чуть позже. Накати пока, – он взялся за мяукнувшую трубку, поднес ее к уху и через несколько мгновений отключил связь. – Наши немецкие друзья зашли в помещение Генерального консульства Германии. Тебя это не удручает? У вас вроде было время сдружиться. А Дмитрий продолжает накачиваться кофе.
Мои плечи сами собой изобразили привычный пофигизм.
– Оторвать тебе их что ли, Вит-тя? – задумчиво произнес Олег.
Плечи снова обозначили было поступательное движение вверх. Я спохватился и аккуратно полюбопытствовал:
– Можно вопрос?
Гад-Олег неподражаемо воспроизвел мою коронку. Ну, щщас ты у меня...
– Почему ты здесь, сейчас, меня уламываешь как целку-гимназистку, хотя наверняка имеешь возможность действовать гораздо более радикальными средствами? И мог взять моих ребят, но не взял? Есть именно такой приказ? От папика звонили?
Его глаза подернулись ледком отчуждения.
– Знаешь, Виктор, чем отличается профессионал от дилетанта? Профессионал никогда не будет озвучивать сколь угодно гениальную мысль, пришедшую ему в голову, если не будет убежден в ее безусловной пользе для дела.
Я молча наполнил рюмки.
– Извини. Язык мой – враг мой. Просто все эти шпионские игрища мне как серпом... И ты еще со своими психологическими этюдами. Без обид? – и поднял рюмку.
Олег кивнул, поднял свою и, не пригубив, вернул ее на место. Проводил равнодушным взглядом ломтик лимона, исчезнувший в моей пасти.
– Давай к делу.
Я, сглотнув цитрусятину, сосредоточился.
– Сначала вопросы. Ты уверен в случайности вашей поездки с немцами? Господин Кляйн действительно не знает русского языка? Хелена Зиммель больше никому не звонила?
Я прекратил утвердительно кивать головой в такт вопросам и жестом остановил Олега.
– Извини, что прерываю. Но эти ребята действительно те, за кого себя выдают. Знаешь - не знаешь, но в поле человек как под рентгеном виден. Тем более с нашими... отягчающими обстоятельствами. Ну честно, не вчера ведь родился. Разбираюсь маненько.
Олег после минутного колебания лениво произнес:
– Уверен? Слушай, а как ты относишься к должностному преступлению?
Я, недоумевая, посмотрел на него.
– Да никак. У меня, знаешь ли, с должностями напряженка.
Мой новый знакомец протянул с непонятной интонацией, расстегивая свою папку и доставая из нее файл:
– На, читай. Может оценишь мою жертву, – и передал файлик мне.
Я машинально пробежал взглядом первые строчки.
– Так. Трам-пам-пам докладная, трам-пам-пам для служебного. Так, Анна-Мария Пройсс, офицер резерва, сотрудник BND, информационно-ситуационный центр (GL), русский отдел, выведена за штат 08.04.2010 г., программа защиты свидетелей... – это чего такое?
– Да ты на фотографию взгляни, – отпивая кофе, посоветовал Олег.
Я убрал большой палец левой руки с уголка листа.
Кровь бросилась мне в лицо. В глазах замельтешили радужные комочки.
С фотки в левом верхнем углу на меня смотрела Хеля...
– Что, проняло? Интересная штука жизнь, да? – сквозь звон в ушах пробился ко мне вкрадчивый баритон.
Я, пытаясь вдохнуть, отодвинул лист от себя к центру стола. Поднять взгляд было невозможно.
– Ладно, успокойся. Никакая она не Мата Хари, конечно. Да и ты, извини, на Оппенгеймера явно не тянешь. Просто очередное затейливое стечение обстоятельств, – чекист убрал файлик обратно в папку. – Просветить по верхам?
Я кивнул поникшей башкой. В голосе Олега прорезалось нечто вроде сочувствия.
– Экий ты, братец, нежный однако. Ну слушай. Да, кстати. Скажи пожалуйста Диме, чтобы не нервничал. А то он уже пять минут вместо нашего разговора сплошной гул слышит. Решит еще, что тебя выручать срочно надо...
Я, ничему уже не удивляясь, вытащил мобилу.
– Димыч, не дергайся. Все в порядке. Я буду... – и взглянул на Олега.
– Двадцать, – охотно подсказал тот.
– Через двадцать минут. Все. – Выключив телефон, вернул его в карман.
– Да. Так вот. Об Анне-Марии, то бишь Хелене. – продолжил Олег. – Девочка – просто небесталанный филолог. И все. Ей предложили престижную высокооплачиваемую работу в уважаемом госучреждении. Мечта европейской молодежи, промежду прочим. Для "поля" ее никто никогда не готовил. Таких серых мышек в специальных структурах любой страны – пруд пруди.
И так получилось, что ее включили в состав некоей группы на роль чуть ли не третьего переводчика-дублера. Рутинное обеспечение возможной русской составляющей в группе переговорщиков. Все без исключения – яйцеголовые. Ботаны, как сейчас говорят. Волкодавы шли отдельной графой и вообще не светились.
В Турцию должны были привезти для обмена двух немецких врачей из Чечни. Поскольку среди толкущегося там интернационала межнациональный язык общения – великий и могучий, то в группе было решено считать полезным наличие русскоговорящего сотрудника. В процессе переговоров два лидера бандформирований круто не сошлись во мнениях. Одному хотелось политического капитала, второму – банального кэша. Народ южный, горячий. Пока они разбирались, врачей ненароком ухлопали.
Немецкие силовики вкупе с турками провели акцию возмездия, в результате которой оба пиночета отправились к аллаху. А поскольку на острие переговоров находились злосчастные ботаны, праведный гнев «бойцов за независимость» обратился в их сторону.
Короче. Из семерых членов группы в Германию живыми удалось вывезти пять. Еще одного потеряли уже дома. После этого Анну-Марию заботливо вылизали, вывели в резерв, одарили новой биографией и документами и, подсобив с работой, отпустили на вольные хлеба. На этом, собственно, все.
Вот и все шпионские страсти. Так что если она и одарит кого-то из вас своей благосклонностью, то отнюдь не для того, чтобы выкрасть под шумок совершенно секретные чертежи уникального отечественного металлоискателя. Ну, успокоился? Можно продолжать о насущном?
Я жадно докуривал очередную сигарету. Эх, поспать бы...
– Нет. Погоди пока. И поправь меня пожалуйста, если где ошибусь. Ну, или соври чего, – ожесточенно потер я рожу ладонями. – Ты не прапорщик со склада и убивать время в забегаловках, общаясь с «не Оппенгеймером», тебе явно не по чину. Это раз.
Дальше. Ты легко принял предлагаемую тебе панибратскую манеру общения, хотя вроде как дело делаешь, а на брудершафт мы с тобой не пили.
Третье. Инфа по Хелене явно выпадает из контекста моей необходимой компетентности в задаче по поиску пропавшей немки. Я вообще здесь вам бесполезен. Но ты вводишь меня в курс дела. Почему?
Извини, но в приватность нашей встречи и в твой якобы экспромт по разглашению сугубо служебной информации я не верю. Вернувшись в кабинет, ты, скорее всего, сядешь писать подробнейший рапорт о происшедшем. А это значит, что ты имел визу на утечку от своего вышестоящего. Зачем? Я, конечно, безмерно себя ценю, но вам-то чем приглянулся?
А если и приглянулся, то неплохо бы моим мнением поинтересоваться. А мне все это неинтересно. И зацепить вам меня не за что. Гайцы – прокол, конечно. Но не фатальный, сам понимаешь. Есть у нас шансы отделаться легким испугом. Есть.
А возможно, опущенные почки ментами коллегами того патруля, из корпоративной солидарности – серьезная неприятность, но не решающий фактор. Я сейчас, не напрягаясь, назову пять-шесть случаев, когда думал – все, следующей секунды в моей жизни уже не будет. Так что...
Олег сокрушенно развел руками, явно наслаждаясь ситуацией.
– Нет, ну совершенно невозможно разговаривать с дилетантами. Ты всегда, Витя, говоришь то, что думаешь? Опусти плечи, засранец! Ход твоих мыслей побуждает меня снизить долю чистого везения в ваших перипетиях, в пользу твоей природной смышлености. Не обиделся? Это комплимент вообще-то.
Я мрачно взялся за рюмку.
– А все остальное, мой непоседливый друг, таки да. Банальная вербовка на доверительном контакте. И вербанул я тебя, между делом, качественно и всерьез. Фи, какая пошлость, – искренне поморщился он, брезгливо разглядывая мой заскорузлый кукиш. И вновь посерьезнел.
– Но об этом – в другое время и в другом месте. А лучше вообще никогда. Но тут уж как сложится. И не тешь себя несбыточными надеждами, пожалуйста. Никуда ты не денешься. А проникнешься и пахать будешь как папа Карло.
И на будущее запомни, Витя. Людей, которых не за что зацепить, в природе не существует. Вопрос только – в квалификации исполнителя и в уровне поставленной задачи. А твой крючок – это обостренное чувство долга. Цени искренность, землекоп.
А пока давай все-таки вернемся к нашим баранам. Еще кофейку?
Я, в полном отупении, машинально кивнул.
– Ты прав, Витя. В деле поиска немки вы почти бесполезны. Почти. Немного о ситуации. Шороху вы наделали нешуточного. Тут и криминал подсуетился, и оборотни в погонах, и МВД землю роет. Ну и мы, грешные.
Теперь что касается криминала. Есть деятели, которым ваша находка с точки зрения прибыли неинтересна. Высоко сидят, далеко глядят. И денег у них своих хватает. А вот как предмет, утоляющий жажду тщеславия, – вполне. Согласись, иметь дома ценнейший экземпляр рукописи, второй на планете – это серьезный стимул. А в дальнейшем можно и роль радетеля русской истории на себя или нужного человека примерить. То есть это уже политика.
И если кое-кто из них уже удостоверился в том, что книга недосягаема, то поинтересоваться наличием-отсутствием еще чего-нибудь вкусненького из, возможно, вами найденного и перепрятанного – желающих все еще хватает.
А в режиме жесткого цейтнота и свирепой конкуренции, они делали и продолжают делать опрометчивые поступки. И у нас есть шанец попытаться их на этом прихватить. За неимением лучшего на сегодняшний день.
Поэтому нам крайне необходимо, чтобы ваша компания еще сутки побыла в относительном, строго дозированном, небытие. На нашу квартиру вы, конечно, не поедете? Я так и думал. В принципе, ничего страшного.
Мужик ты, как я уже убедился, вполне смышленый. Да и жить, поди, нравится? Так что наверняка вопрос с «ямой» вы уже порешали, думаю. Так?
Я сговорчиво кивнул. Олег, поелозив пальцем по нетронутой рюмке, продолжил.
– Должен сказать, что ваша компания в сложившейся ситуации – идеальная лакмусовая бумажка.
– Лакмусовая бумажка – одноразовый индикатор определения наличия кислотной или щелочной сред. После использования утилизируется за ненадобностью, – скучным голосом своей незабвенной химички процитировал я.
– Не придирайся к словам и не упрощай, – укоризненно отреагировал правнучек железного Феликса и пригубил-таки вполне приличный коньячок. – Процесс изъятия немки – чисто техническая задача. Вопрос нескольких часов. А вот вытекающие из ее похищения и неизбежно благополучного спасения резоны – дело гораздо более перспективное. Но тебе это уже ни к чему.
Так вот. О помощи. А ссуди-ка ты мне, братец, свой телефончик ненадолго. На день-два буквально. А я тебе другой дам взамен, навсегда. Хороший. Дорогой. Звонить тебе с него не нужно будет без крайней необходимости. Но если что, там забит всего один номер. Мой. Когда все закончится, я сам тебя наберу.
И кстати. Евангелие – это действительно единственная ценная вещь из найденных вами?
Я утвердительно кивнул. Олег, на секунду прикрыв глаза, пристально взглянул на меня.
– Ты, как я понял, копаешь не первый год. Постарайся предельно доходчиво описать свои ощущения по поводу этой находки.
Я призадумался.
– Понимаешь, чисто теоретически там может быть еще все что угодно. Но именно это Евангелие – не клад в общепринятом смысле слова. Прятали именно святую книгу и для того, чтобы сберечь ее от возможных роковых случайностей. Если потребуется, то на века. Клады – это несколько другое. Идеальный термин для них – кубышка.
То есть какие-то накопления-сбережения, наиболее ценные вещи в хозяйстве припрятываются, а не прячутся. Если ты понимаешь, о чем я. Припрятываются так, чтобы найти их непосвященному было затруднительно, а хозяину не составляло особого труда в короткое время извлечь и использовать по мере надобности или по другому своему разумению.
Закавыка в том, что книга оформлена в баснословно дорогом окладе. А в ларце больше ничего не было из ювелирки. Ни монет, ни крестов, ни украшений. Ничего. Хотя у владельца наверняка было чем поживиться потенциальным татям и он не мог не думать о сохранности имущества. Короче. Мое мнение такое. Тот человек, который прятал книгу, больше ничего там не схоронил. И абсолютно сознательно. Так что если в тех местах еще чего и поднимется, то это будет уже совсем из другой оперы. Я ответил?
Олег удовлетворенно хмыкнул.
– Вполне. Вопросов масса, конечно, но все они из приоритетов второго порядка. Успеем еще... наговориться. А вам лишнее время в городе отсвечивать ни к чему. Я так понимаю, что берлога у вас за городом? Хорошо. Телефончик позволишь? Спасибо. Держи новый, взамен. Отследи, чтобы у друга мобильник не воскресал. Категорически. Что еще? Да, вот кредитка. Код – четыре единицы. Можете не стесняться... в разумных пределах. И давай договоримся, – очень серьезным, проникновенным голосом произнес он. – Мужики, давайте без самодеятельности. Без бросков на амбразуры и девиза «Нам никто не указ, сами с усами». Мы отслеживаем ситуацию, конечно, но есть определенная разница между «отслеживать» и «полностью контролировать». На сегодня в балансе уже минус два. Быки, конечно, пехота. Но ведь живые души. А до вечера еще далеко. И с немцами, если вновь пересечетесь, информацию по нашей встрече минимизируй, пожалуйста. Это важно. Ты меня понимаешь? Ну и ладушки. Пожелания, просьбы?
Мне пришла в голову забавная мысль.
– Есть небольшая просьба.
Олег слегка наклонил голову, приготовившись слушать.
– На двести десятом километре Мурманского шоссе в кармане-парковке, за контейнером-сорокачем под тентом, стоит наша «Нива». Можно сделать так, чтобы она в ближайшее время оказалась у моего дома, рядом с «гольфиком»? – и положил на стол ключи от пепелаца.
Гроза шпионов восхищенно покачал головой.
– А вы, батенька, наглец первостатейный. Ну хорошо, сделаем. Еще что-нибудь?
Я, поднимаясь со стула, облегченно отозвался:
– Да вроде все пока. Я свободен?
– Пока, Витя. Пока. И веди себя хорошо, пожалуйста. Не огорчай дядю. Да, вот еще. Давай без гонок по городу с навязчивой манией «стряхнуть хвоста». Хорошо? Мальчики вы взрослые. Чего вам разжевывать? Ну, давай на посошок что ли?
И мы выпили.
– Олег, напоследок, – сделал я еще одну попытку. – Зачем ты рассказал мне про Хелену? Ну не вижу я в этом смысла.
Он странно посмотрел на меня.
– В хорошее веришь, людям доверяешь, пока тебя в обратном не убедили, жизнь простая и понятная, да?
– Ну, вообще-то да... – кивнул я.
– Везунчик ты, Витя. Если есть ангелы, то все они гроздьями на твоей шее повисли. А я хочу, чтобы ты понял: чем больше бочка меда, тем больше вероятность того, что в ней затаилась ложка дегтя. Поразмысли на досуге.
И пошел себе восвояси – загадочный, как жопа сфинкса. Хороший мужик. Битый-перебитый волчара-одиночка. Опора друзьям и ужас врагам. И чего-то так вдруг жалко его стало...
А я направился к Димычу, сокрушаясь, что впервые во взрослой своей жизни, из двухсот имеющихся в наличии граммулек пристойного коньяка, бросил на произвол судьбы больше половины.

Ох, не к добру.


Глава 20. О потенциале фолк-спа-салона в условиях отдельно взятой дачи

Зацепив в ларьке по пути пару пива и тут же обезглавив одно из них, я приковал тем самым ничего пока не подозревающего друга к баранке галеры потенциального транспортного средства, нисколько об этом не сожалея.
Будущий каторжанин, окончательно измаявшись ожиданием в кафе, отсутствующе размазывал пальцем кофейную лужицу по пластику столика и являл собой красноречивую иллюстрацию ключевого фрагмента второго бессмертного творения И. Е. Репина «Запорожцы думают, где найти е-мейл турецкого султана».
Усевшись за столик, я звучно сделал очередной добрый глоток. Димыч внимательно оценил явившееся ему потрепанное видение и настороженно прогудел:
– Ну и видок у тебя. Как ощущения?
Я, навалившись на столешницу обоими локтями и подпирая ладонями абсолютно ватную тыкву, отстраненно промычал:
– Ты в детстве с жучками играл? Ну, помнишь, жучок трепыхается, сучит лапками, пытаясь заползти в укромное местечко, а ты, подлец малолетний, его соломинкой на место возвращаешь. Как-то так примерно. Мощный дядька. Бетономешалка в дорогом костюме. И глаза такие добрые-добрые... В общем, я как из мясорубки вылез.
Напарник усмехнулся, сбрасывая напряжение.
– Это тебя погладили легонько. Не дай боже действительно оказаться в той мясорубке. Ладно, давай вкратце резюме.
– Ну, делаем все как наметили. Только теперь под ненавязчивым присмотром. Контора на нашем бульоне свой супчик варить затеялась, ну да флаг им в руки. Батюшка, зуб даю, серьезно обеспокоился нашей судьбой. Уж больно деликатный у меня разговор получился. Прямо-таки дружеская забота старшего товарища о нашей незавидной участи и идущие из глубины души отеческие наставления.
Хотя мужик реально интересный. Не только за денюжку служит, чувствуется. Мобилу свою ему оставил. Насколько я понимаю – в качестве червячка. А уж крючков у них своих хватает. Бедная рыбка... Но это их дела. А нас попросили забиться в уголок подальше еще на денек-другой и не отсвечивать, что никак не противоречит нашим планам. Звони Хеле, и пошли отсюда, а то если у меня сейчас здесь пиво отнимать затеются, я за себя не ручаюсь.
И мы пошли на выход. А еще через десять минут с радостью наблюдали своих ненаглядных немцев. Хеля шла, демонстративно чеканя шаг и гордо вздернув подбородок, ощущая себя как минимум Жанной д’Арк в трех шагах от эшафота. А пригнувшийся Дитер, подозрительно сканируя окрестности хмурым многоопытным взглядом возвращающегося к постылой жене от очередной распутной резидентки нелегала, крадучись семенил следом.
Заметив нас, Змея просияла и ускорила ставшую менее деревянной походку. Вскоре мы, бурно обсуждая прошедшее в томительной разлуке время, лихо расталкивали неизбежные пробки очередным подвернувшимся под руку катафалком, направляясь к дому моей старшей сестры.
Выгрузившись, я направился к парадной, приглашая за собой всех остальных, рассудив, что ни к чему трем камуфляжникам притягивать к себе праздные взгляды случайных прохожих. И оставил их внизу у лифта.
Племяш оказался на месте. Судя по устоявшейся квелости его унылой рожи, взрыва финансового благополучия со времени нашей последней встречи не произошло. Поэтому, нарисовав радужную картинку возвращения драгоценной «бэхи» с багажником, битком набитым фильтрами, ремнями, тормозными колодками и прочей кастроловской синтетикой, я аккуратно вывернул из трепетной руки родственника ключи и документы и предупредив, что для всех остальных его ведро находится в ремонте, ломанулся на выход, цепляя мимоходом со стола зазевавшийся мобильник.
– Дядь Вить, а трубу-то зачем? – жалобно возопил племяш, с горечью ощущая себя облапошенной доступной девицей, которую загулявший проходимец-гусар цинично попользовал, наобещав златые горы, а утром исчез, попросив мелочь на папиросы.
– Надо, Шурик. Надо, – бросил я в темноту удаляющегося коридора и поспешил к друзьям.
Выйдя из лифта, я распатронил мобилу чекиста и вычленив из связки автомобильных ключей будущий предмет обсуждения, обратился к ребятам с новой идеей, выскочившей ненароком из моего окончательно пошедшего вразнос мозга.
– В общем так, народ. Нам сейчас нужно решить, делаем мы заботу о собственной шкуре своим личным делом, или доверяемся конторе. Телефоны у всех разобраны? Димыч, твое мнение? Есть ли смысл все-таки попытаться сделать так, чтобы вообще никто не знал, куда мы пропали?
Напарник скептически задумался.
– Если ты к тому, что в конторе может потечь, то в нашем случае вряд ли. Не стоит овчинка выделки. Да и стряхнуть хвост – маловероятно. Хотя нас наверняка пасут по самой примитивной схеме, но они-то профи. А мы? С другой стороны, твои бзики до сих пор ложились в елочку. Да и лично мне спокойнее, если я сам о себе позабочусь. А все остальные – лесом. Так что если есть свежие мысли насчет попытаться – излагай.
Я вопросительно взглянул на ребят. Они явно склонялись к консенсусу.
– Только большая просьба, командор, – умоляюще вздернула бровки Хеля. – Если можно – без рукоприкладства, взрывов и прочих эксцессов.
– Хеля-я... – укоризненно рокотнул Димыч. – Чего ты из нас монстров-то делаешь? Ну не первый же день знакомы.
– Именно поэтому и прошу, – как-то очень по-бабьи пригорюнилась Змея.
Я попросил внимания.
– Этот дом построен буквой П. Все парадные – с наружной стороны. Но у них у всех два выхода. Второй – вовнутрь двора. Ни одного функционирующего на сегодня нет. Кроме нашего. Дело в том, что племяш, подзамаявшись с парковкой у парадной, расчистил дверь с черного хода и оснастил ее своим замком.
Теперь «бэха» всегда стоит во дворе, прямо под окошком хозяина, радуя его глаз. А у нас есть возможность спокойно и незаметно сделать ноги. Зачем мы сюда приехали и сколько планируем находиться, никто не знает. То есть спохватятся не скоро. Ну что, пробуем?
И мы вывалились на улицу.
Настропалив Димыча подскочить к «Ленте», мы весьма трепетно подошли к вопросу своего жизнеобеспечения на ближайшие сутки, что вылилось в две полные телеги разнообразной еды, коробки незаменимой «кедровки» и груды трикотажа, основательно облегчив неведомый нам счет в солидном банке. Поразмыслив, я решил не торопиться сходить со скользкой тропки взимания контрибуций и при помощи услужливо защелкавшего купюрами банкомата, извиняясь в душе, обнес грозную контору еще на тридцать тысяч целковых. Ну а чего, дорога до Питера вполне может быть отнесена к очень накладным расходам.
Через полчаса мы, вырвавшись из города, уже стояли на нестовской заправке на Приозерском шоссе и наполняли пугающий своей пустотой бак «бэхи». А еще через два часа с небольшим, постояв пяток минут для проформы на последнем повороте, перетаскивали вещи из машины на Димычеву дачу.
Сам хозяин, явно приободрившись при виде родных пенатов, степенно оглашал порядок предстоящих действий.
– По-хорошему, нам бы спать сейчас завалиться. Хотя бы часика на три. Но делать это в двух шагах от моей бани – изврат конкретный. Поэтому Хеля с Дитером мечут на стол, а мы с Лысым готовим баньку. Ух-х... разомнем косточки.
И закипела работа.
Мы с Димычем сновали между задымившей трубой баней и колодцем, а Дитер суетился с веником на веранде, усердно поднимая пыль столбом. Хеля что-то звонко чирикала из дальних комнат. Вспомнив об оставленном в куртке куреве, я вразвалку направился к крыльцу.
– Молодой человек! Можно вас на минутку? – улыбчивая женщина в годах приветливо смотрела на меня из-за калитки.
Я готовно изменил курс.
– Здравствуйте. Вам помочь?
Женщина снова неловко улыбнулась.
– Да. Извините, пожалуйста. Не могли бы вы подсказать, где здесь у вас автобусная остановка? А то я с этими грибами далековато от платформы отошла. Думаю, на автобусе проще будет уехать.
Я кивнул головой и вкратце объяснил дорогу, предложив проводить.
– Нет-нет, что вы, – всполошилась моя собеседница. – Я вижу, вы в баньку собираетесь? Хорошее дело. Отдыхайте, не буду вам мешать. А Олег Дмитриевич очень просил вас не выключать больше телефон. До свидания и с легким паром.
И пошла себе потихоньку.
Я ошарашенно нащупал мобилу в кармане и машинально ее собрал. Она тут же выдала на дисплее конвертик с эсэмэской. Открыл, прочитал. «Еще раз отключишься – оторву яйца. С кредиткой не наглей. Береги себя. Олег».
Смирившись с неизбежностью вездесущего государева ока под каждым кустом, я решил, что не ответить было бы невежливо, и скоренько набрал текст: «юстас центру. вас понял. хозяину шинки где стоит нива я должен еще 3000. надеюсь на понимание центра. остаюсь на связи. юстас». И захватив курево, вернулся к банным хлопотам.
– Чего там? – колюче зыркнул насторожившимся взглядом Димыч, обращая ко мне от раскаленной топки свою потную рожу. – Контора бдит?
Я удрученно кивнул. Соратник вытер пот завалявшейся на лавке рукавицей и глухо матерясь, направился к даче.
– Ты куда? – спохватился я.
Димыч притормозил за порогом.
– А ты уверен, что червячок – только твоя мобила? Мы-то пожирнее будем. Ладно. Займись баней сам пока. Я быстро. Береженого бог бережет, – и утопал в дом.
Я рассеянно стал собирать убитые в прошлых вакханалиях веники, готовясь наводить блеск в парилке. Вскоре к процессу присоединилась Хеля с тазиком, наполненным мыльной водой, и, скептически оценив мои жалкие потуги, прогнала с ведрами к колодцу.
Украдкой заглядевшись на дивные загорелые ножки и неохотно прячущиеся в складках длинной футболки аппетитные выпуклости и впуклости, я мысленно поставил ей агромадный плюс за удачную смену гардероба и вернулся к постылым обязанностям водоноса.
Через полчаса ощутимо потеплевшая парилка и крохотный предбанник со столиком в уголке сияли ослепительной чистотой, а вернувшийся с новыми вениками Димыч озадаченно крякнул, дивясь то ли фотогеничности интерьера своей бани, то ли предосудительно волнующему облику боевой подруги.
– Ну что, мальчики, когда можно будет мыться? – стриганула лукавым взором Хеля и томно потянулась, заставив нас преждевременно покрыться обильной испариной.
– Моются в душе, а баня будет готова через час примерно, – пробормотал мой друг, тщетно пытаясь придать себе независимый вид.
– Прекрасно. Тогда мы вполне можем позволить себе легкий ужин, а то я забыла уже, когда ела в последний раз. Дитер, надеюсь, справился с сервировкой, – промурлыкала Змея и как по ниточке пошла по дорожке к дому.
Мы, закрыв двери парилки и ошалело переглядываясь, поплелись за ней, старательно разглядывая обильные заросли черноплодки по сторонам.
Нетерпеливо покуривавший Симпсон откровенно маялся без дела на крыльце. С вожделением узрев скользящую к нему Хелю, он радостно подался нам навстречу и хлебосольным, как ему казалось, жестом пригласил всех к столу.
Оценив качество сервировки, которая состояла из геометрически идеально разложенных на столешнице невскрытых пакетов с едой и бутылок с горячительным, напарница, вздохнув, попросила еще на пять минут набраться терпения. Мы, сговорчиво войдя в положение, по-быстренькому затопили печку в доме, дабы выгнать притаившуюся в углах комнат затхлую сырость.

Вскоре все сидели за столом веранды, нацеливаясь алчно шевелящимися пальцами на ласкающее взор продуктовое изобилие.
Минута молчания и легкая суета, последовавшие сразу вслед за Димычевым восторженным уханьем и нетерпеливым потиранием ладоней, в полной мере отражали корыстолюбие изголодавшихся желудков, приступивших наконец-то к прямому исполнению своих непосредственных обязанностей.
Заглатывая, как удав теленка, солидную часть копченой куриной грудки одним куском, застеснявшийся своего порыва Дитер попытался утрамбовать ее застрявшим посреди шеи кадыком и, с трудом справляясь с этой непосильной задачей, выразительно постучал пальцем по горлышку бутылки с «кедровкой».
– Э нет, ребята, – умерил наш хозяин меркантильные алкогольные чаяния слабовольных иноверцев. – До и во время бани – ни капли. Это ж храм. Иначе половина удовольствия – насмарку. А вот чаек на карельских травках мы обязательно замастырим, – и набулькал себе и всем желающим сока. – И не налегайте вы так на еду. В парилку с полным пузом не ходят. Ты куда? – остановил он мое продвижение на выход.
– Дровишек подкину, ваше баньское величество. Позволите? – подобострастно склонился я.
– Иди уж, постреленок, – благодушно махнул друг веточкой укропа в мою сторону.
С удовольствием проделав необходимые процедуры и вернувшись в дом, я застал немцев за сортировкой прикупленных в «Ленте» тряпок. Вскоре Хеля с прижатым к груди ярким полупрозрачным пакетом, погрозив нам пальчиком, скрылась в дальней комнате. Димыч отмывал огромный заварной чайник.
– Посмотри в шкафу, чего у нас там с полотенцами? – озаботился он последними приготовлениями.
Я, не чинясь, открыл дверцы скособоченного современника Брусиловского прорыва и закопошился по полкам. Обнаружить удалось два вполне приличных махровых полотенца и стопку разномастных простыней.
Хорошо еще, что мы с другом не всегда проводили здесь время в суровой мужской компании. А периодические нашествия раскрепощенных прелестниц просто-таки обязывали иметь в запасе некоторое количество чистого постельного белья.
– Ну и нормалек. Простыни – нам, остальное – немцам, – удовлетворенно подвел итог моим изысканиям Димыч и ткнул пальцем в сторону навесного шкафчика. – Мед поищи.

За приятными хлопотами незаметно пролетело время. Возвратившийся с улицы банный гуру, всучив Дитеру моющие принадлежности и кружки, а мне кивнув на стопку белья, подхватил исходящее волшебным травяным ароматом фарфоровое чудо и галантно пропустив вперед даму, направился к обители неги и чистоты.
Секундная неловкость, возникшая в процессе разоблачения от покровов, была мгновенно преодолена мэтром, который сопя, скинул с себя опостылевший камуфляж и целомудренно отвернувшись к противоположной стене, явил потрясенному сообществу внушительную мощь основательно заволосевших ягодиц.
После чего, окинув нас недовольным взглядом и не поворачиваясь, оторвал солидный клок от попавшей под горячую руку простыни и с криком «Гей, славяне!» нырнул в знойный полумрак парилки. Я, проделав аналогичные манипуляции, зашел следом. Да-а, парок был что надо.
Влетевший к нам после минутной заминки Симпсон остановился как вкопанный возле каменки и охнув, тут же бросился на пол, отчаянно пытаясь оторвать от головы свои многострадальные уши. Мимолетно устыдившись, я приоткрыл дверь и наощупь нашарив на вешалке в предбаннике первую попавшуюся шапку, развернулся и напялил ее на немца. Шапка оказалась моей любимой войлочной буденовкой.
– Мальчики, как тут у вас? Можно заходить? – опасливо пропел Хелин голосок из раскрывшейся двери.
– Дверь закрой! – на автомате рявкнули мы с Димычем не сговариваясь.
Хеля, ойкнув, моментально скрылась в пристройке.
– Да с этой стороны закрой, елы-палы, – страдальчески поморщился напарник. – Заходи, только пар не выпускай.
Осторожно просочившаяся к нам Змея, щеголяя ярким купальником, дальновидно устроилась на корточках возле полка.
Вскоре к ней присоединился малость пришедший в себя Дитер. Удивленно взглянув на елозящую по ее обнаженному плечу буденовку со страдальчески сморщившейся внутри головой шефа, девушка залилась жизнерадостным смехом и пробормотала ему что-то на ушко.
– Я попросила у Дитера разрешения сфотографировать его в этом замечательном головном уборе. Это такой компромат, мальчики, пальчики оближешь. Фотографию назову «Застьенки Лубьянки».
– А с чего ты вдруг решила озаботиться купальником? – подивился я ее предусмотрительности.
– Ну, стандартный пакет русской экзотики, – улыбнулась Хеля. – Водка, медведи, баня. Первые два компонента уже были предъявлены. Так что...
– Сидим, греемся, – вернул нас к реальности блюститель банных традиций. – Почувствуете, что хана – быстренько к столу, отпиваться чаем.
Первым обозначил сильнейшую потребность в напитке Дитер. За ним Змея. Вскоре мы все вместе наслаждались божественным нектаром.
– Хеля, сильно не остывай. Сейчас мы будем из вас ангелов делать, – не выпускал Димыч вожжи из рук. И сунув мне в руки флакон с жидким мылом, затолкал нас обоих обратно в преисподнюю.
Я, пожелав себе буддийской бесстрастности, накрыл полок простыней и натужно улыбнулся.
– Ложитесь, барышня. Ублажать вас буду.
Девушка послушно улеглась на спину, покорно прикрыв глаза. Набрав полную пригоршню матового желе, я начал аккуратно массировать ее плечи, постепенно спускаясь ниже и втирая в кожу мыло.
Понемногу увлекаясь и рассчитывая дыхалку на весь процесс, сам не заметил, как недовольно ворча уполз в глубину подсознания недремлющий алчущий зверь. Осталось только восхищение ее совершенным телом. Даже как бы сама собой обнажившаяся под моими руками идеальная девичья грудь не сбила меня с пути истинного. Ввалившийся Димыч быстренько набодяжил пару ведер теплой воды и одобрительно хмыкнув, исчез за дверью.
Закончив обрабатывать спину и ноги нашей нимфы, я указал ей на ковшик в ведре и чувствуя как плавится мозг в раскалившейся черепушке, опрометью кинулся на свежий воздух.
Спустя минуту Симпсон, приободрившийся на холодке и введенный в заблуждение довольным видом Хели, доверчиво позволил маэстро увлечь себя в зал для экзекуций.
– Через десять минут подашь ведро воды из колодца и готовься на смену, – плотоядно хохотнул Димыч и захлопнул за собой дверь парилки.
Вскоре оттуда донеслись заполошные крики жертвы, перемежаемые хищными шлепками веников и увещевающим бормотанием палача.
– Господи, как хорошо, – блаженно прикрыла глаза девушка, мелкими глотками прихлебывая чай. – Нечто подобное мне делали в Эрзуруме, но это несравнимо ни с чем. У тебя удивительные руки, Витя.
– Ну, естественно, – гордо отозвался я, возвращаясь от колодца. – У турок просто горячий мрамор. А тут баня на дровах и сруб сосновый под осиновой вагонкой. День и ночь. Подожди, еще намахаю тебя вениками как следует, летать захочешь.
Распахнулась дверь и окутанный паром Димыч, подхватывая ведро, поманил меня вовнутрь.
– Давай сразу его по второму кругу прогони, чтобы мясо от костей отстало. Дитер! Ну-ка, давай свою тыкву сюда. Во-от, молодца, – заботливо окунул он безвольную голову новообращенного славянина в ледяную воду. – А вот хлебать ее не надо. Для питья у нас чаек имеется. От-дай, – с трудом отнял напарник ведро у цепляющегося за эмалированные края зубами Дитера и бросив мне «Ну давай, дерзай», отдуваясь, шагнул наружу.
Вскоре заботливо вынесенный на улицу страдалец, часто-часто дыша, с удивлением обнаружил, что он еще жив, и умильно разглядывал лежащий перед собой на столе собственный дымящийся язык.
Потом были еще и еще заходы. А потом Димыч объявил, что пора наконец-то и попариться, и поддал от души...
Потом я заставил его обмазывать девушку медом, и было заметно, как дрожат пальцы друга...
Потом мы, хохоча, окатывали друг друга у колодца студеной водой из ведер и снова охотно бежали в парилку. Куда-то незаметно ушла усталость, недосып, сумасшедшее напряжение...
В общем, банька удалась. И Хелена, с удивлением прислушиваясь к собственным ощущениям призналась, что ей действительно кажется, что она летает.
А Дитер, напоминавший свежеошкуренного поросенка, уже на веранде, самолично разлив «кедровку» по стопкам, торжественно произнес:
– Ну, за банью!


Глава 21. Как стать героем


Нам было хорошо. Намытое и повсеместно выскобленное целебным паром тело дышало миллионами прочищенных пор, напитывая организм кислородом и незаметно накачивая бодростью каждую клеточку воспрянувшего от усталости организма.
Без излишней суеты, вдумчиво и со вкусом мы насыщались, периодически позволяя себе граммульку-другую на удивление благодатно ложащейся на фибры души незабвенной «кедровки».
– Командор? – не утерпела Хеля и отставила в сторону пластинку одноразовой тарелки. – Ты бы нам, грешным, разъяснил текущий момент, что ли? Да и вообще, куча вопросов накопилась.
Я неохотно отвел взгляд от съестного натюрморта.
– А что момент? Кто-то где-то кого-то сейчас усердно пинает в рамках непрекращающейся борьбы в «кошки-мышки», всячески используя возможности, которые мы с вами для этого предоставили. Все наши разногласия с законом, очень надеюсь, утихнут так толком не начавшись. Бессмертный Кей-Джи-Би, замаскировавшись под калитку или вот под этот огурец, старательно охраняет нашу безопасность. Во всяком случае, хотелось бы в это верить. Не знаю как, но они все-таки вычислили, куда мы смылись. Нас очень попросили не дергаться день-два и посидеть здесь тихонько. Хотя, думаю, что завтра уже все закончится. Так что окончательные итоги будем подводить чуть позже. А вопросы – пожалуйста. Любой вопрос – любой ответ.
Дитер, уловив момент, оживился.
– Ребята. Я понимаю, что это наверное будет нелегко, но все же... Постарайтесь найти такие слова, чтобы я понял, пожалуйста. Я – немец. Ну откуда в вас такое поразительное пренебрежение к законам? Вы ведь даже машину водите так, что в Германии у вас права оторвали бы вместе с руками. Не говоря уже о том, что мы умудрились натворить здесь за прошедшие четыре дня. Ну, я бы еще понял, если бы вы были этакими бунтарями, исповедующими анархический подход к государственным институтам и ведущими с ними великую идейную борьбу. Но ведь это не так. Вы, как вам кажется, просто живете. Попробуешь, Витя?
Я задумчиво покачал шпротиной над разверзнутым зевом и скорбно разжал пальцы. Рыбка ухнула в бездну.
– Это наш минус, Дитер. Только поэтому мы и выжили как народ.
– А если не так лаконично? – заинтересованно уставилась Хеля.
– Ну попробую, только за результат не отвечаю. В том смысле, что объяснить-то я, конечно объясню. Но вот станет ли понятнее – не гарантирую, – и выудив сигарету из ближайшей пачки, чиркнул зажигалкой. – Проще всего прибегнуть к сравнению. Например. Одной из самых выигрышных черт немцев как нации представляется отточенный, не побоюсь этого слова – изощренный рационализм. Так?
Ребята согласно кивнули. Я продолжил.
– Это является, безусловно, вашей сильной стороной. И результаты налицо. Германию только в двадцатом веке два раза полностью равняли с землей, а вы на сегодня – самое экономически мощное государство в Старом Свете. Ну хорошо, как минимум на континенте. Но есть и побочные эффекты. Неуемное ваше желание привести все к максимальной целесообразности сначала у себя, а потом до чего дотянетесь, стало одной из причин двух мировых войн.
У нас та же фигня, но с точностью до наоборот.
Мы предельно нерациональны с точки зрения европейца. Ну то есть, желание жить в таком же достатке как и вы, присутствует, конечно. Но класть на это дело жизнь – впадлу. Жизнь в обмен на постепенное накопление материальных благ, постоянная калькуляция и существование в клетке соразмерной эффективности – жуть жуткая с точки зрения нормального русака. Каждый из нас, глядя на родные бескрайние просторы и ощущая галактическую ширь державных границ, с молоком матери впитал одну простую истину – всей работы не переделаешь.
Чего тогда дергаться?
Во-первых, это изначально бессмысленная затея. Во-вторых – а жить-то когда? Поэтому рациональность, как процесс понимания и затем освоения какой-то своей ниши, у нас развита существенно слабее, чем у европейцев. Потому что с нишами напряженка.
У вас все гораздо проще. Европа, по сути – это домик с множеством комнат. Можно измерить периметр, высоту потолка, прикинуть объемы и масштаб работ и начать чего-то делать, ставя перед собой простые, понятные цели. Ремонт, к примеру, или надстройку этажа.
А у нас вместо потолка – небо. Вместо стен – берега океанов. Как их мерить? И главное – зачем? Что можно надстроить над небесным сводом?
И мы пошли другим путем. Не понимания и оцифровки, а чувствования и импровизации. Отсюда много чего вытекает. Та же разница в отношении к законам.
Даже в средние века в немецких княжествах доведение решения до исполнителей и контроль исполнения занимал у властных структур часы, максимум день-два. А из Петербурга до, к примеру Иркутска, гонец мог шлепать полгода. Это только в одну сторону. За это время и приказ мог устареть, да и сам царь-батюшка гикнуться. То есть решали сами люди на местах. Как решали? А как бог на душу положит. И сколько у кого совести было. Я опять же утрирую сурово, но это для простоты. Но одно было несомненно: слепое выполнение требований закона, к примеру царских указов, в условиях крайне обширной территории и фатально нерегулярной связи противоречило банальной логике выживания. Поэтому слоган «Мне на месте виднее!» стал определяющим. А для отдельной личности тот же слоган стал звучать как «Сами с усами».
На взгляд европейца – прямая дорога к хаосу.
На наш взгляд – а как иначе-то?
У вас в голове не укладывается, как это такая огромная страна с бесконечными ресурсами, населенная вроде бы умными, смелыми и сильными людьми, довольствуется столь малым от возможного.
И делается ошибочный вывод – этот народ незаслуженно владеет такими богатствами. Это надо поправить. В идеале – тупо отнять. Если не получается – присосаться самим, хоть бочком.
Че-то меня опять понесло не в ту степь, – спохватился я и как за спасательный круг ухватился за очередную шпротину.
Дитер, вежливо дождавшись, пока она повторит путь предшественницы, недоумевая резюмировал:
– То есть ваше отношение к законам – это продукт эволюции?
– Не претендую на истину, но мне думается, именно так, – охотно согласился я. – Да и, справедливости ради, наши прошлые и нынешние законотворцы немало поспособствовали этой самой эволюции. Ты пойми главное. То, что кажется неправильным вам, совершенно не обязательно является неправильным в принципе. И те ваши жизненные ценности, сомнение в которых тебе кажется верхом бессмыслицы, отнюдь не однозначно являются единственно верными общечеловеческими ценностями. Лично я, например, их таковыми не считаю.
– Я тоже, – мгновенно влился в ряды свежеформирующейся оппозиции Димыч. И предложил давно назревший тост за толерантность.
Хлопнули по маленькой. Хеля выразила желание испить чайку. Отнеслись с пониманием и включили чайник. А Дитеру все не угомониться было.
– Ребята, без обид. Но ведь последствия этого вашего пренебрежения к порядку видны на каждом шагу. Вот мы сейчас вернулись из поездки по Вологодской области. Но это же апофеоз упадка. Когда-то трудолюбиво возделанная земля умирает. На полях не просто сорная трава – кустарник стеной стоит. У меня сердце кровью обливалось, когда я смотрел на этот кошмар.
Димыч заворочался, угрюмо сопя.
– Не сыпь мне соль на сало. Понял? А вообще, я тебе так скажу. Вот умный ты мужик, а дурак. Эта земля не может умереть! Над ней столько всякого лиха пронеслось – мама не горюй. И не умерла. Нет над ней власти смерти. Нет! Спит она, понял. И в этом ее мудрость великая. Ну не тянем мы пока, сыны ее неразумные. И сил нет, и воля не та... Вот она и заснула. Ждет, пока мы возродимся и разбудим ее. И дождется. Обязательно. Так было и так будет. И объяснить я это тебе не смогу. Я так чувствую. И знаю, что прав, – он схватился было за бутылку, но словно обжегшись, отставил в сторону. Закурил отрешенно...
И тут зазвонил телефон чекиста.
Все, сразу настороженно затихнув, уставились на тренькающий аппарат. Я медленно поднял его со стола и с опаской, как оскалившуюся гадюку, поднес к уху.
– Виктор! Очень быстро уходите. Немедленно! К вам идут от семи до десяти человек с автоматическим оружием. Вас не будут брать живыми. Это зачистка! Ты слышишь меня?! – короткими резкими фразами рубил эфир голос Олега.
– Слышу, – как-то сразу охрипнув, тоскливым эхом отозвался я.
Димыч, взглянув на мое вытянувшееся лицо, хлопнул по плечу Дитера и молнией метнулся с ним в дальнюю комнату.
– Они от вас в семистах метрах. Мой человек постарается их задержать. Но это в лучшем случае пять-семь минут. Гасите свет в доме, и немедленно в лес. Россыпью. Я уже подъезжаю. Буду через двадцать минут. Витя, дай мне эти двадцать минут, пожалуйста. Не вздумайте оставаться в доме или прятаться на участке. И без самодеятельности, мужики. Вас будут гасить сразу как увидят. В лес, быстро! – голос в трубке давил и излучал крайнюю тревогу.
Я, в легком оцепенении, выдавил из себя «Да», положил мобилу на стол и крикнул Димыча.
Тот, в лихорадочном возбуждении, перешагнул порог веранды и уставился на меня.
– Ну что? – отрывисто произнес друг.
Я, ощущая смертную маету в груди, криво ухмыльнулся и деревянным голосом выдавил из себя:
– Через пять минут нас будут убивать. Их около десяти человек с автоматами. Чекист приказал валить в лес россыпью. Нам надо не дать себя угробить за двадцать минут. Потом здесь будет вся контора.
Димыч знакомо ощерился.
– Как чувствовал. С-сука. Пусть бабушке своей приказывает. А россыпью – это чтобы не всех штоль сразу грохнули? Заботливый, твою мать. Пошли, – рванул он меня за рукав вглубь дома.
Зайдя в дальнюю комнату, я обомлел. Дитер в полной прострации стоял у стола, на котором во всем своем великолепии, грозно лоснясь дырчатым кожухом и уверенно оперевшись на сошки, стоял легендарный «МашиненГевер-42». Рядом пристроилось нечто, крайне напоминающее ППШ, полуприкрытое тусклыми змеями пулеметных лент. Димыч выдернул автомат из-под груды патронов и рявкнул:
– Ну, чего замер? Иди сюда. Смотри. Это – «Суоми». В принципе тот же ППШ. Только ствол съемный. Магазин на семьдесят один патрон, я зарядил шестьдесят. У них пружина проблемная в диске. Может задержки давать. Так, это предохранитель. Щелкаешь сюда, передергиваешь затвор, и вперед. Прицел я выставил двести, целься в ноги. Имей в виду, что в темноте вспышки выстрелов тебя должны слепить, по идее. Поэтому про прицельность стрельбы забудь. Да и хрен с ней. Твоя задача: берешь Хелю и ныряешь за штабель бруса во дворе.
С улицы, в существенном отдалении, послышались три одиночных выстрела, сразу забитых множественными автоматными очередями.
Димыч, закаменев рожей, процедил:
– Так, началось. Слушай дальше. Ныряешь за штабель и смотришь на дорогу. Если они не дураки, то пойдут очень быстро, ближе к обочинам и гуськом. Как только увидишь больше трех человек у четвертого фонаря от нашего дома, на повороте – долбишь по ним. Очередь не больше секунды. После первой не вздумай маячить башкой над штабелем. Автомат тупо высовываешь наверх и периодически стреляешь. У тебя патронов на шесть секунд непрерывного боя. Примерно через минуту, если я не дам вводных, валишь с Хелей к Капельке. Там у озера встречаемся. Всю заваруху, чтобы девка была у тебя под коленкой. Куртки камуфляжные обязательно оденьте. Все понял? – он сунул мне в руки автомат и впился в лицо нетерпеливым взглядом.
– Пусть Хеля с тобой, – проникаясь жутью момента, попросил я. – Я лучше с Дитером.
Димыч окрысился.
– А ленту кто держать будет? У меня хвост собран на двести патронов. Да. Еще. Я перебегаю дорогу и буду чуть впереди, за обочиной. Получается вилка градусов шестьдесят. Если ты начнешь первым, я попробую их состворить. Если вдруг по звукам выстрелов почуешь, что они где-то в районе первого столба, то все – бежать бесполезняк. Зашхерьтесь в кустах и умрите напрочь. Пусть хоть по ушам вашим ходят. И постарайся все не высаживать до железки. Оставь на крайняк хоть что-то в диске на ближний бой, не дай бог конечно. Нам надо поумерить их прыть. Нужно, чтобы они не бежали за нами, а шли с опаской. И одно ухо строго в мою сторону держи. Все. Пошли. Дитер, ду бист майне цвай нумер. Гоу, твою мать! – и они, хватая куртки со стены, ломанулись с пулеметом во двор.
Я, встряхиваясь, молча подал Хеле ее камуфляж и накидывая свой, поторопил ее жестом.
– Витя, это что? – уставилась она на меня округлившимися блюдцами своих глазищ.
– Хеля, все потом. Твоя задача лечь, где скажу, и делать, что скажу. Очень прошу – не теряй головы, когда мы начнем стрелять. Пошли.
Мне пришла в голову нелепая мысль о двусмысленной фривольности своего наставления и глупо хихикнув, я увлек Змею во двор, к солидному штабелю бруса, второй год терпеливо ожидающего, когда мы с напарником начнем, наконец, ладить надстройку дома под биллиардную.
Усадив девушку на землю, боком к брусу, я, облокотившись на верхний край штабеля, отщелкнул вперед г-образный предохранитель автомата и передернул затвор. Почувствовал явственный мандраж и чтобы успокоиться, несколько раз громко вдохнул и выдохнул сквозь стиснутые зубы. Хеля тут же заполошно попыталась дернуться куда-то в сторону.
– Сидеть! – перекидываясь на нее мыслями и сразу успокаиваясь, громко прошипел я. И для верности пригвоздил ее ступню к земле своим берцем. Девушка, съежившись, уткнулась лицом в коленки и закрыла голову скрещенными руками.
Ощупывая взглядом все пространство поворота у четвертого столба, я пытался вспомнить, сколько метров по ГОСТу между опорами осветительных фонарей. Вроде бы пятьдесят. Сердечко молотило в груди как сбрендивший швейный агрегат старика Зингера. Время растянулось неимоверно. Хеля внизу что-то бормотала в коленки сквозь всхлипывания, скороговоркой по-немецки. Поворот оставался пустым.
Есть! Быстрые сторожкие тени показались в зыбком свете уличного фонаря. Боясь опоздать и выпустить их за границу светового пятна, уловив краем глаза характерность силуэтов вооруженных людей, я, нажав на спусковой крючок и потеряв долю секунды, преодолевая упругость незнакомого курка, почувствовал яростную злобу своего наконец-то дорвавшегося до любимой работы оружия. И тут же ослепнув, рухнул вниз к девушке, изо всех сил вжимаясь спиной в промозглую сырость холодного бруса.
Незамедлительный лай ответных очередей мгновенно был перекрыт показавшимся бесконечным ревом Димычева монстра, хлестанувшего упругой плетью выстрелов в ночную мглу. И тут же он прервал свой великолепный вой. После нескольких секунд замешательства противная сторона вразнобой стала огрызаться, пытаясь нащупать источник наибольшей опасности.
Я, встав на колени, повернулся лицом в сторону неведомых стрелков, уткнулся лбом в шершавую древесину и высунув своего финна кожухом поверх штабеля, на предельно короткий миг рванул курок, отчаянно пытаясь выдать максимально короткую очередь. И едва удержав его в руке, снова сполз вниз. Справа, уже чуть ближе к нам, опять уверенно замолотил «МГ».
Спохватившись и мимоходом цыкнув на замершую Хелю, я на карачках переместился к другому краю штабеля, матеря себя последними словами за забывчивость в отношении смены позиции. Почувствовав через секунду ее копошение у своего бока, попытался определить, сколько времени прошло и где могут быть наши убивцы.
Что-то изменилось в характере боя. Эхо стрельбы раздробилось по округе, и оглушительные автоматные выхлесты явно не экономивших боезапас супротивников разбавились точечным цоканьем коротких, в два-три выстрела, очередей. Периодически впивающиеся в брус алчные жала пуль заставляли еще сильнее прижиматься к моим ногам дрожащую девушку и напрочь отбивали желание высунуться, чтобы попытаться визуально оценить ситуацию.
Уловив краем уха невнятный шорох сзади, я как ошпаренный обернулся на звук, падая на колени и выставляя перед собой ствол автомата.
– Только стрельни, гад лысый, убью, – запаленно прошептал один из двух показавшихся из-за угла дома человекоподобных крабов. – Хватай девку в зубы и бегом на карачках за нами до бани. Быстро. С бандюками спецы уже работают. Ствол не бросай, – и зашелестел сырой травой, удаляясь.
Я, с трудом сдерживая звериный рык буйной радости рвущийся из груди, прижал ладонь к Хелиной шее, пригибая ее спину плашмя к земле и максимально быстро перебирая конечностями, увлек за собой впавшую в окончательный ступор девушку, волоча по земле за ремень автомат повисший на кисти левой руки.
– Ну что, все живы? – выдохнул напарник, втаскивая нас за дальний угол банного сруба.
Хеля отчаянно мотала головой, пытаясь прекратить этот дурной сон. Дитер, привалившись спиной к бревнам, часто дышал не закрывая рот. Но выглядел вполне адекватным.
– Дай сюда автомат и посидите здесь тихонько. Я сейчас, – перехватил Димыч у меня ремень «Суоми» и метнулся в темноту, в сторону соседского участка.
Мы затаили дыхание, вслушиваясь в затихающую перестрелку. Снова вынырнул напарник, уже без оружия и распластался вдоль стены.
– Эх, покурить бы. Уши опухли, спасу нет. Мелкий, давай сюда артиллерию. Береженого бог бережет.
Девушка, как в забытьи, перевела фразу немцу. Тот, поковырявшись за пазухой, протянул Димычу до боли знакомую по военным фильмам немецкую гранату-колотушку. Мой друг деловито открутил металлический колпачок с торца рукоятки и удовлетворенно цыкнул зубом.
– Ну вот. Ежели чего, это и будет наш последний и решительный... Хотя, перестраховка, конечно. Уже минуты две совсем тихо. Слышите?
И тут с дороги раздался оглушительный, усиленный мегафоном металлический голос.
– Виктор! Это говорит Олег. Все закончилось. Выходите к дому медленно, спокойно, и руки держите на виду.
– Во блин, спасители. Хорошо, что штаны снять не попросили, – пробормотал подельник, засовывая гранату в щель между нижним венцом и землей. – Пошли штоль сдаваться... благодетелям? – и первым шагнул на тропинку, ведущую к дому.
Мы потянулись за ним. По периметру двора рассыпались сюрреалистические, угловатые фигуры в черном. Две из них загородили тропу, пропуская нас мимо себя, и двумя-тремя скользящими движениями охлопывали каждого, пропуская к стоящему на крыльце и чего-то бормотавшему в рацию Олегу.
– Все живы-здоровы? – отрывисто поинтересовался он и выждав секунду, обратился к Димычу:
– Где стволы?
Напарник молча пожал плечами. Чекист посуровел.
– Не шути так, сержант. Здесь не детский сад.
Димыч набычился и глядя в упор на Олега, прогудел:
– Не знаю о чем вы говорите и вообще – у меня шок. Разговаривать не могу.
Чекист нетерпеливо дернул плечом.
– Ладно. Об этом потом. Быстро собирайтесь. Вы едете с нами в город. Это не обсуждается, – надавил он голосом в сторону напрягшегося друга. – Не дергайся. Побудете на нашей квартире до завтра. Все вместе. Одни. Слово! Не мурыжить же вас в камере, в самом-то деле, – и оглянулся в сторону затормозивших у калитки трех машин: двух микроавтобусов-«Мерседесов» и «Гелендвагена».
Димыч метнулся в дом и вскоре показался оттуда с коробкой «кедровки», мотнув мне головой.
– Давай по-быстрому чего-нибудь пожрать с немцами подсуетись. И кстати, – он вновь обратился к Олегу. – Они тоже не могут говорить. Мы все в шоке.
Тот криво усмехнулся.
– Да ладно. Я понял. Поехали.
Вскоре кавалькада автомобилей, принюхиваясь к ночной дороге, аккуратно выруливала по направлению к городу.
– Дитер! – хохотнул мой друг, обращаясь к немцу. – Не исключено, что тебе вскоре представится возможность написать книгу о своих мытарствах в русской тюрьме. Это не коп, конечно, но с впечатлениями там тоже все в порядке. Могу даже название звучное подкинуть за долю малую. «Маленький узник большой совести, или Как я стал героем». Как тебе, а?

Глава 21. Лирика как разновидность многоточия

Невысокий молчаливый парень, сопровождавший нас вместо отставшего на трассе Олега, открыл дверь квартиры в стандартной девятиэтажной точке, в громадном скопище безликих домов района Ржевка-Пороховые и жестом пригласил вовнутрь.
Убедившись, что пожеланий и просьб гостей не последует, и казенная трешка не вызывает у прибывших серьезных нареканий, он попросил меня выйти вместе с ним на площадку и пояснил, что охрана будет находиться в квартире напротив.
Специальной тревожной кнопки в помещении нет, но особая необходимость в ней вряд ли возникнет, так как входная дверь находится под постоянным наблюдением. Напомнив, что покидать квартиру и пользоваться телефонами категорически не рекомендуется до получения им отдельных распоряжений, он нырнул в противоположную дверь. Я вернулся к друзьям.
Ребята осваивали кухню, напоминая вяло тревожащихся осенних мух. Хеля потрошила пакеты, изображая на столе нечто вроде легкого перекуса. Димыч споласкивал найденные в шкафчиках чайные чашки. Я молча сел рядом.
– Ну чего, по граммульке и в люлю? – обозначил друг наше ближайшее будущее.
Я молча кивнул. Соратник плесканул в чашки любимого напитка и убедившись, что все подняли посуду, тихо сказал, обращаясь к немцам:
– Ребята, вы молодцы. У меня никогда не было много друзей, да и не надо в принципе. И то, что судьба подарила нам с Витьком еще сразу двоих – это самый большой плюс от всей нашей поездки. Во всяком случае, лично для меня. За вас!
Дождавшись пока все, поднявшись, чокнулись чашками и выпили, он сгреб присутствующих в свои медвежьи объятия. Девушка трогательно прильнула губами к небритой щеке тамады, прижавшись к нему на мгновение всем телом.
– Дитер, Хеля, – дав ребятам выдохнуть и закусить, озвучил я насущное. – Здесь, сейчас, проводить разбор полетов бессмысленно, да и котелок совсем не варит. Давайте отдыхать и отложим все разговоры на потом. Запомните главное. Мы сидели на даче и кушали. Началась стрельба и нам ничего лучшего не пришло в голову, кроме как спрятаться за баней. Что мы и сделали. Любые попытки приватных и не очень разговоров пресекайте на корню.
Требуйте вызова по повестке и обязательного присутствия консула и адвоката. Это я все говорю на тот случай, если завтра с утра нас попробуют разъединить и поработать с каждым индивидуально. Хотя, очень надеюсь, что все пройдет в максимально щадящем режиме, с учетом того, что вопросов и претензий у нас к некоторым деятелям гораздо больше, чем у них к нам. А лишнего кипеша и огласки никому не надо. Да и поимели с нас, судя по всему, немало. Так что давайте укладываться баиньки, – и пропуская в ванную немца, пошел взглянуть на квартиру.
Определив дальней комнате роль девичьей светелки и убедившись, что во второй есть где упасть мужикам, я, прихватив по пути подушку, решил расположиться в зале на диване. Указав освежившемуся Дитеру его спальное место и быстренько сполоснув рожу и руки, сам вышел на балкон выкурить крайнюю на сегодня сигаретку. Подо мною сонный город лениво перемигивался глазками светофоров, редкие машины вольготно скользили по пустым перекресткам, отводя душу от дневной толчеи.
Сзади тихонько скрипнула дверь.
– Не помешаю? – робко спросила Хеля, облокачиваясь о поручень балкона рядом со мной.
Я вместо ответа обнял ее за плечи.
– Витя, что мне делать? – тихонько спросила она. – Димыч, он...

– А я? – глупо вырвалось у меня.
Девушка подняла ко мне взволнованные, бездонные глаза.
– Витя, ты лучший из мужчин, наверное. Честно. Я не знаю, как это описать. Просто знаю, что это так. Но ты не мой мужчина.
Я вздохнул, окончательно прощаясь с несбыточными надеждами и испытывая странные чувства к этой удивительной девушке. Чувства родства и желания защитить от всего на свете. И очень боясь разрушить эту трогательную атмосферу доверия, негромко спросил, утверждая:
– А Димыч – твой?
Она помолчала, как будто вслушиваясь во что-то сокровенное внутри себя и обреченно уронила голову на грудь.
– Мой. И он это знает.
Я молча курил и ждал продолжения.
– Понимаешь, командор. Я уже давно взрослый, состоявшийся человек и знаю, как обращаться с мужчинами. У меня бывали влюбленности и порывы страсти. Но это все не то. То, что сейчас происходит со мной, не имеет названия. Я не потеряла голову, у меня нет неодолимой тяги к нему, как у самки.
Я просто хочу в нем раствориться. Стать неотделимой частью. Быть его судьбой навсегда и везде. В палатке, в сугробе... Если нужно, я готова таскать за ним эти дурацкие пулеметные ленты и выпрашивать потом свидание в тюрьме. Даже если цена этому – жизнь, пусть так.
Я затаил дыхание. Даже пошевелиться в этот момент казалось кощунством. А Хеля печально продолжала, казалось забыв о моем существовании.
– Может, это зов крови? Я ведь не совсем немка. Помнишь старушку у моста? Она все сказала правильно. И про имя мое, и про бабушку... Про имя сейчас не хочу. А остальное... Я – поздний ребенок от второго брака. Мама родила меня в тридцать семь лет, а сама появилась на свет в сорок шестом в Магдебурге. Ее отец был советским солдатом.
Я непроизвольно напрягся и стиснул зубы.
– Нет-нет, ты неправильно понял, – встрепенулась девушка. – Никакого принуждения не было. Это осознанный выбор. Просто в Германии совсем не оставалось здоровых свободных мужчин и многие наши женщины шли этим путем. А у бабушки еще и чуть заметная хромота после ранения в результате бомбежки в сорок четвертом.
Как сейчас у вас говорят – ей ничего не светило. Она рассказывала, что работала при русской комендатуре, а этот солдатик служил во взводе охраны. Или как правильно? Он успел захватить войну в самом конце, но все равно был таким трогательным и наивным, что бабушке, несмотря на всю свою миловидность, пришлось приложить массу усилий, чтобы у них завязались отношения.
Этот роман длился два месяца, потом солдат неожиданно пропал, а бабушку уволили с работы. Она рассказывала мне, что он был первым мужчиной в ее жизни и ребенок, моя мать – от Бога. Еще через месяц ей каким-то чудом удалось перебраться к родственникам в Гамбург. Дай мне пожалуйста сигарету.
Я молча протянул пачку и чиркнул зажигалкой.
– Так что, командор, войны мы в себе носим гораздо больше, чем тебе это представлялось там, у костра, – невесело улыбнулась Хелена. – Мы с бабушкой много разговаривали о ее жизни. Она ни о чем не жалела. Говорила, что пусть короткий, но этот роман был лучшим временем в ее жизни. Отсюда и мой интерес к России, и выбор профессии. Я чувствовала: что-то обязательно случится в моей жизни, и это непременно будет связано с вашей страной. Но оказалась совершенно не готова к такому. И Димыч...
Я же вижу, как нравлюсь ему и он не может не чувствовать моего расположения. Но, Витя... Мне иногда кажется, что ему проще снова схватить пулемет и убежать с кем-то сражаться, чем посмотреть мне в глаза или взять меня за руку. И я не знаю, что делать. Навязывать себя – немыслимо, а надеяться на естественный ход событий бесперспективно. Ты же его знаешь?! – она вновь с непонятной мольбой взглянула на меня. – Я не понимаю, чем ты в состоянии мне помочь. Но если можешь – помоги. Иначе мое сердце просто не выдержит, – и снова опустила голову, невидяще всматриваясь в блеклые желтки уличных фонарей.
Я собрался с мыслями.
– Тебе не нужна никакая помощь, Хеля. И ты это отлично знаешь. Димыч сейчас – бычок на веревочке, а кончик той веревочки у тебя в руках. Просто тебе очень страшно. Надо думать и надо решать. А что решать – непонятно. И ответственность колоссальная. Стоит ли твое женское устремление, той возможной огромной боли, которую ты можешь принести ставшему таким близким тебе человеку? Думай сама, – и легонько прикоснувшись губами к ее виску, обозначил движение вовнутрь квартиры.
– Нет, – решительно встряхнулась девушка. – Одно я знаю точно. Думать тут бесполезно и вредно. Думать – это значит взвешивать. Искать резоны. Но это же кощунство! Да и для чего-то у меня есть сердце?! А оно умеет говорить и я слышу его голос. Спасибо тебе за помощь. Ты озвучил то, что я боялась произнести вслух самой себе. В конце концов, я тоже немного русская. А ныряние в прорубь – одна из наших национальных забав. Не так ли, командор? – и чмокнув меня в нос юркнула в освещенное пространство зала.
«Ну-ну, – подумал я, следуя за ней. – Лишь бы не в омут».

Еще через пять минут в омуте был я. В долгожданном омуте сновидений.


Глава 22. Почем нынче бремя тайных фронтов

– Виктор, подъем, – услышал я сквозь сон негромкий голос и почувствовал легкое тормошение своего плеча чьей-то, в меру деликатной, рукой.
Неохотно просыпаясь, открыл глаза. Надо мной стоял Олег.
– Ну давай, спящая красавица, поднимайся. Труба зовет.
Я опустил ноги на пол и усаживаясь, уже осмысленно взглянул на чекиста. Тот сделал приглашающий жест на выход. Ожесточенно потирая рожу ладонями и прогоняя остатки сна, я молча встал и пошел в дальние комнаты посмотреть, как там ребята. Дитер лежал, вольготно раскинув руки, в верхней одежде поверх покрывала. Димыча не было. Я аккуратно поскребся в комнатку Хели. Тишина. Отчаянно робея и ожидая каждую секунду чего угодно, просунул нос в неширокую щель открываемой двери.
На постели, так же в одежде, на боку спал напарник с сурово нахмуренными бровями. А в объятиях его, уютно прижавшись спиной к необъятной груди моего друга, доверчиво дремала Хеля. Я аккуратно втянул нос обратно в щель и успокоено выпрямившись, вернулся в зал.
– Ну, все в порядке? – с легкой иронией осведомился Олег.
Я кивнул.
– Тогда пошли кофе пить, – и направился на выход.
Зацепив по пути куртку, я пересек лестничную площадку и зашел вслед за своим спутником в противоположную квартиру. Пройдя по коридору мимо закрытых дверей в комнату, мы оказались на кухне. На столе стояла банка с растворимым кофе, пачка рафинада и несколько пакетиков с сухариками и крекерами. Олег включил не так давно, по-видимому, вскипевший чайник.
Тот, пробормотав свою недолгую песнь, отключился, просигнализировав о готовности к применению.
– Курим? – выкладывая сигареты на стол, поинтересовался я.
Олег молча поставил пепельницу. Поразмыслив о пагубности некоторых своих новоприобретенных привычек, я подошел к встроенной раковине, включил холодную воду и сполоснул шайбу. Чекист индифферентно протянул рулон бумажных полотенец.
– А почему не в ванной? – с дежурным интересом протянул он.
– Лениво, – бормотнул я. – Да и фиг его знает, чего у вас там. Может, какой-нить секретный смеситель присобачен, с прямым выходом на Старую площадь. Потом подписками замучаете.
– Это да. Это мы можем. Алмаз? – продемонстрировал Олег свою осведомленность некоторыми полузабытыми штрихами моей пестрой биографии и дождавшись фирменного пожатия плечами, продолжил. – Ну, давай еще пару ремарок перед открытием занавеса, чтобы окончательно проснуться, и начнем.
Я подумал.
– Слушай, а какая у тебя полевая кличка была? Ну не похож ты на кабинетного полкана. Ведь волчара еще тот, а?
Олег с явным интересом воззрился на меня.
– Интересно. А почему именно полковник? А вдруг подпол или вообще... майор проштрафившийся?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Чего в голову пришло, то и сказал. Ну, возраст, ухватки... Да и на штрафника ты не смахиваешь. Спокойно держишься. Не чувствуется в тебе рвения оправдать в последний раз оказанное высокое доверие. Ну так чего, обзовешься?
Чекист, задумчиво насыпая сахар в чашку, поднял на меня глаза.
– Интересный ты человек, Витя. И словарный запас интересный. От чистой фени и простонародного, абсолютно естественно употребляемого арго – до столь же привычных эвфемизмов в построении, при нужде, замысловатых по конструкции фраз.
Я скорчил рожу.
– Последствия хобби. Считай, что растаял. Ну так чего, на что в полях по молодости откликался?
– На Капу, – и уловив мое недоумение, пояснил. – Стрелял неплохо. Обычно правки не требовалось. А при использовании ПБС звук характерный. «Кап», и готово. А у тебя, интересно? Погоди, дай попробую угадать. К специальной терминологии отношения не имеет? – и, дождавшись моего отрицательного жеста, отхлебнув кофе, пожевал губами.
– Умник, старый, хан, лысый... – уловив мою реакцию, тут же зацепился. – Лысый?
Я подтвердил. Он довольно улыбнулся.
– А чего ж так неавантажно? Не сам что ли выбирал?
– Ну да. Как-то само собой приклеилось. Хотя и аналог хану тоже есть. Но это уже в инете. От любви к Стругацким.
– Понятно, – отозвался Олег. – Ну, давай к делу. Ваша эпопея успешно и, главное, благополучно завершена. Госпожа Ребекка Ланге своевременно освобождена и вручена заботам любящих родителей. Принесены все мыслимые извинения и, кроме того, ее папенька в силу профессиональных навыков абсолютно грамотно оценил как роль дочурки в происшедшем, так и квалификацию органов. С этой стороны проблем нет.
Дальше. Благодаря событиям вчерашнего вечера и ночи нам удалось плотненько прихватить весьма одиозную структурку, бывшую до недавнего времени почти недосягаемой. Здесь особая благодарность вам. Вы создали ситуацию, а мы смогли грамотно ею распорядиться.
А теперь очень серьезно, Витя. Я не сильно умею извиняться. Но! По поводу вчерашнего, должен сказать пару слов. То, что произошло на даче – не наша комбинация, а чистейшей воды форс-мажор. Такое редко, но увы, случается. Кстати, свои соображения имеются? – он непонятно взглянул на меня.
Я с неохотой ответил:
– Да, конечно. А оно тебе надо?
– И все же... – ждал Олег.
Я пожал плечами.
– Да пожалуйста. Только, ежели чего, от меня ты извинений не дождешься. Не обессудь. Итак. Версия у меня только одна. Причин нас гасить, даже не спрашивая как зовут, не было ни у кого. Исключение может быть только одно. Месть.
Отсюда выводы. Прихватили вы кого-то крупного из южных людей. И структура его обладала бригадой не просто бандюков, а обстрелянных боевиков-профи. По повадкам видать. Кстати. Твой парнишка с пистолем жив, надеюсь? Уж больно быстро его задавили очередями.
Олег хмуро кивнул.
– Ранен. Но оттянул на себя двоих и угомонив одного, отлежался в лесу. Как боевая единица, он был уже бесполезен. Продолжай.
Я продолжил.
– Так вот о бригаде. Таковыми могут быть армяне либо азеры, со школой Карабаха. Либо чечены, ингуши, даги. Тоже понятно, почему. Поскольку попытка нас убрать за версту отдает полным отсутствием здравого смысла, то предпринята она была либо сынком взятого вами мафиози, либо преемником. Скорее все-таки, сынком или другим близким родственником. В общем, маладым и гарячим, но тем не менее, полностью в теме и с возможностями.
Взяли вы «папашку», скорее всего, с помощью моего телефона. Ну и вскипела молодая кровь – наказать неверных, сотрудничающих с органами не по понятиям. Для них месть – святое дело. А до вас дотянуться – руки коротки. И вели они нас с самого начала, скорее всего. Попытка умыкнуть Натаху – их работа? А шефа ее взяли, так?
Олег утверждающе хмыкнул.
– Одно мне непонятно. Как они нас нашли и почему вы позволили им подойти к даче? Чего скажешь, Капа? – с вызовом уставился я на Олега.
Тот недовольно нахмурился, но смолчал.
– Как нашли – понятно, – отозвался он. – Мусульманин мусульманину – брат и сестра. А гастарбайтеров хватает в каждом дачном поселке. Система у них тоже, надо сказать, весьма жестко структурирована. Важно, чтобы приказ на «отследить и доложить» пришел откуда надо. У наших мстителей, соответственно, была и мотивировка, и возможности. Непонятно, почему так быстро нашли, если искать не на конкретном направлении, а по всему радиусу вокруг Питера. Но с этим мы уже разбираемся.
То же касается и беспрепятственного выхода к даче. Они не поехали к поселку с трассы, а ушли на Сосново, зарулили к карьеру в километре от садоводства и пошли напрямик через лес. Это, опять же, проводники. И машину ДПС, которая рванула к вам с поворота с асфальта, встретили через километр импровизированными ежиками. Все колеса в хлам, гайцы в круговой обороне. Время шло на минуты.
Ты пойми главное. Никто вас использовать не собирался. Поэтому и охраны как таковой не было. Так, человек-маячок, для пригляду.
Так что спасибо и тебе, и сержанту твоему. Вахлаки, конечно, но по-другому совсем худо было бы. Где вы такой арсенал раздобыли? – прищурился чекист.
– Нашли, значит, – поскоблил я щетину на подбородке.
– Ну а как ты думаешь… У соседа на участке, под компостом. В самом что ни на есть дерьме. И гранатка под баней. В подполе дома кое-что по мелочи завалялось... Живчики вы с корешком, я погляжу. С выдумкой прячете. Ну да ладно. Я не изверг. Куда положили, там и заберете. Достойные экземпляры. Чисто по-мужски завидую.
– Это как? – удивился я. – Оставляете что ли?
– Ну да, – легко согласился Олег. – Оставляем. Полноразмерные макеты образцов стрелкового вооружения времен Второй мировой войны.
Уразумев, я скорбно опустил головушку. Бедный Димыч.
А чекист продолжил.
– Ты мне лучше вот чего скажи, герой-фронтовик. А что мы еще не нашли и где его искать? И сколько у вас добра этого припасено? Вопрос, как ты понимаешь – не праздный.
Я набычился.
– Ничего я тебе не скажу. Делай, чего хочешь. И задай себе вопрос, пожалуйста. Это что за такая у нас жизнь пошла, что взрослые, абсолютно адекватные мужики, не пацаны вовсе, предпочитают под статьей ходить, но не спешат сдавать родному государству всякие огнестрельные штучки, найденные ими в полях и лесах нашей необъятной, а? И ведь не зря, как выяснилось.
А ты думаешь, таких мало? Много, Олег. Много. И ведь никто их действия не координирует. И не для криминала все это припасается. И еще спрошу, раз ты у нас слуга государев. А почему на исходе седьмого десятка лет все это оружие до сих пор в массовом, подчеркиваю – массовом порядке валяется неприбранное? Так же, как и бойцы непогребенные.
Почувствовал, что не на шутку завожусь, но мысленно махнув рукой, продолжил.
– А сказать тебе, друже, чего это ты с нами так деликатничаешь? Что, совесть мордует?! Подставил ненароком случайных людей, да еще и бульончик на этом деле сварганил. Наверняка ведь взяли вы там, в лесу, сыночка этого. Живьем взяли. Если и есть пара дырок, то они не в счет. И совсем кердык теперь папе-мафиози. А только не было у тебя права не предусмотреть карьер. Не было! Да и не допустить огневого контакта с заведомо невооруженными людьми ты был просто обязан, – я уже почти кричал.
У Олега заходили желваки на скулах. Он тяжело взглянул на меня.
– Ничего я тебе, Витя, объяснять не буду. Поймешь – хорошо. Не поймешь – так тому и быть. Каждый, Виктор, должен делать свое дело. Я делал свое. И поверь мне – хорошо сделал.
Я, оскалившись, продекламировал:
– «Как просто быть ни в чем не виноватым
Солдатом, солдатом».
Волшебное слово – приказ. Да?
Ладно я с Димычем. Когда это наша держава граждан своих за людей держала? А немцы при чем? Вы же девчонку совсем под пули кинули! Ты, боевой офицер! И добро бы сам был уверен, что жучара этот твой мафиозный гарантированно огребет по полной. Так ведь знаешь, что нет. Ты в клювике добычу в контору притаранил, а распоряжаться ей совсем другие будут. И тут уж как карта ляжет. Если сторгуются эти коты сытые с пухлыми лапками за твоей спиной, то не исключено, что барыга этот через месяцок на свободе гулять будет. И не только за бабки, скорее всего. А за информацию, за компромат небезынтересный. Окажется полезным – будет гулять. Пусть не здесь, а на исторической родине. Пусть пощипанный, но на свободе.
Я выдохнул и судорожно закурил, остывая.
– Знаешь, Олег. Без обид, но... Есть у меня приятель. Из бывших ваших. Хоть и говорят, что ваших бывших не бывает, но все же... Так вот, ушел он из конторы в самом конце девяностых. Ушел в никуда, как голой жопой в сугроб сел. Всю жизнь в погонах, а тут... Сам понимаешь. Без жилья и за три года до пенсии. Так вот, аргументы у него очень простые были. Шел, мол, служить государству. А служу – непонятно кому. Страшная штука – совесть.
Тяжело с ней служить, когда главная добродетель – беспрекословное подчинение приказу. А отдают его тебе сплошь и рядом не очень достойные люди, для которых понятие совести с успехом заменено целесообразностью, а то и просто конкретной выгодой.
Я ухмыльнулся от неожиданно пришедшей в голову крамольной мысли.
– А то, что мы с тобой сейчас на эти темы разговариваем, говорит о том, что хреновые у тебя педагоги были, братан. Раз совесть твою не до конца выкорчевали. Либо служишь ты не как положено. Ненадежный ты кадр, получается. Мои соболезнования, – и преувеличенно озабоченно затянувшись, выпустил шикарное кольцо из сигаретного дыма.
Олег, помолчав, с непроницаемым видом сказал:
– Не мы разговариваем, а ты разглагольствуешь. Почувствуйте разницу. Резюмирую. Ни одного ангела я в этой кухне не наблюдаю. У каждого свои скелеты в шкафу. С этим – все. Я к тебе еще домой загляну на днях. Будет желание – договорим.
Теперь опять по делу. Вся ваша эпопея должна выглядеть следующим образом. Поехали, покопали, нашли книгу, отвезли в монастырь, вернулись в Питер и зависли отмечать на даче. С патрулем ДПС, свои сами по-тихому разберутся. С нашей подачи. Им сор из избы выносить тоже, сам понимаешь... По отношению к вашей компании, как к фигурантам, все действительно будет сведено к необременительным формальностям. Линию поведения ты выбрал верную. Услышали стрельбу и спрятались за баней. Всем все понятно, но так всем удобнее.
Ну, есть и еще один фактор в вашу пользу. Думаю, догадываешься, о чем я. Иначе не наглел бы так. На даче уже прибрано, стекла вставите сами. Вот ключи от дома и «Нивы». Ваш монстр стоит не возле твоего дома, а на платной парковке на Хрулева. Ребятам скажи, чтобы языками попусту не чесали. Ни к чему себе и другим жизнь осложнять. Гони кредитку и забирай свой телефон. И жди в гости на днях. Как у вас говорят – есть тема. Вернее, может быть, – скупо улыбнулся он.
– Да всегда пожалуйста, – готовно воскликнул я, поднимаясь с табуретки. – А что за тема?
– Быстро будешь знать – быстро состаришься, – отозвался Олег. – А пока освежай в памяти все, что знаешь о Гессе.
Я оторопел.
– О том самом Рудольфе?
– Какой умный мальчик! – допивая кофе, картинно удивился чекист и взглядом указал мне на выход. – С таким умом да с таким языком – и столько прожить?! Удивительно! Держи еще один пазлик для полноты картины. Уда. Слово-то знакомое?
– Ну еще бы... – внутренне содрогнулся я, вспомнив так дорого обошедшуюся мне, культовую для каждого водника «шестерку».
– Ну и отлично. Случайностей, Витя, в нашей жизни гораздо меньше, чем это иногда представляется. Дедуктируйте, юноша.


Глава 23. Нюансы возвращения к повседневной жизни

Не на шутку озадаченный, я вернулся в нашу временную обитель. На кухне ощущался явный гомон и шевеление. Завернув на звуки, обнаружил за столом в сборе всю компанию, мирно завтракающую. Хеля, вернувшись к уже привычной роли походной хозяйки, соорудила из остатков вчерашних запасов вполне завлекательную для глаза картинку. Димыч приглашающе отодвинул для меня стул и дождавшись, когда я усядусь и начну алчно шарить по столу взглядом, чего бы эдакое в первую очередь метнуть в пасть, осведомился:
– Ну? Чего там?
Отдав после недолгих раздумий, предпочтение изящному бутеру с ветчиной и поболтав ложкой в подсунутой Змеей кружке с кофе, я охотно промычал:
– Да все нормуль. Мы белые и пушистые, враги повержены, а нам кроме легкой отеческой укоризны ничего не грозит. Про гайцов даже не упоминаем, про дачу говорим в том ключе, как было озвучено вчера. Хеля, Дитер, к вам особая просьба. Полагаю, что у вас еще будут беседы со своими... структурами. Так вот. Люди вы вольные, но. Если не имеете особого желания осложнить нам с Димычем жизнь, очень бы хотелось, чтобы и в этих беседах звучала та же версия событий. А вообще, чисто по-человечески, было бы приятно если вы будете обмениваться впечатлениями от поездки только с теми, от кого просто невозможно отбрыкаться. Ну не тот это случай, чтобы обсасывать его с кем ни попадя. Самим бы разобраться по уму. Чего скажете?
Дитер, оживившись, заговорил.
– Виктор, можешь не сомневаться. Мы ничего не предпримем из того, что может отразиться на вас хоть малейшим негативом. Один из побочных эффектов нашей поездки состоит в том, что я стал избегать громких слов и пышных фраз. Но поверьте мне на слово. Наша дружба с некоторых пор – один из величайших приоритетов в моей жизни. Да, и еще. Очень надеюсь, что буду понят правильно, – он сунул руку в набедренный карман камуфляжа, достал и положил на стол конверт. – Это остаток оговоренного гонорара плюс некая сумма, долженствующая покрыть расходы на нашу экспедицию.
Я молча взглянул на Димыча. Тот, согласно опустив веки, пошарил по своим бесчисленным карманам и пересыпав из ладони в ладонь пару пригоршень всякой всячины, водрузил рядом с конвертом немца такой же конверт, только не в пример более пожеванный.
– Это твой аванс, Дитер. – прогудел он. – Очень надеемся, что будем поняты правильно. Прекрати махать руками и не зуди. Сам понимаешь, что будет только так. Хеля, озвучь Лысому диспозицию.
Девушка отставила в сторону кофе и озорно улыбнулась.
– Витя. Димыч принципиально против кафе, поэтому мы сегодня собираемся посидеть вечерком на нашей гостевой квартире. Решили, что нет пока никаких сил расставаться, а не пригласить тебя было бы невежливо. Ориентируемся на восемь вечера. Такие дела, командор. Твое решение?
Я многозначительно изобразил гофру на лбу.
– Ну не знаю, не знаю. Это все так неожиданно. Надо будет заглянуть в ежедневник, – и моментально получил ложкой по тыкве от возмущенной Змеи.
Димыч довольно заухал, изображая смех и тут же осекся. Раздался продолжительный звонок в дверь.
– Кто это у нас такой деликатный? – рокотнул подельник, с грохотом отодвигая стул. – Сидите, я сам.
Через минуту он вернулся на кухню с гостем – незнакомцем лет тридцати, в очень приличном сером костюме, белой рубашке с темным галстуком. Выражение лица – вежливо непроницаемое. В руках солидный сверток. Мы ожидающе уставились на пришельца.
После секундной паузы он заговорил со сдержанной доброжелательностью в голосе:
– Доброе утро, – и вежливо отклонив попытку Хели его усадить, продолжил. – Я ненадолго. Отец Василий просил передать свою искреннюю благодарность за ваш чистосердечный дар монастырю и велел вручить эти небольшие подарки.
Он очень ловко извлек из свертка четыре небольших пакета, выждал мгновение, пока мы освободим на столе достаточно места и положил их перед нами.
– Содеянное вами свидетельствует об очень высоком уровне вашего гражданского и религиозного самосознания. Батюшка извещает вас о том, что он подал прошение Управляющему Московской епархией митрополиту Крутицкому и Коломенскому о награждении присутствующих здесь медалью «За жертвенные труды». Ввиду исключительности события – сразу первой степени.
Сделав паузу и не дождавшись ответной реакции, парень продолжил.
– Правительство страны также выражает свою благодарность и признательность за принятое вами достойное решение в отношении этой находки. Я уполномочен осведомиться, не желаете ли вы сделать какие-либо заявления в отношении произошедших с вами событий. Смею вас уверить, что любые пожелания и просьбы будут приняты и рассмотрены с максимальным вниманием.
Димыч чуть суетливо изобразил руками нечто, по его мнению, долженствующее обозначать что-то вроде «Да боже упаси!»
Выждав еще секунду, наш невозмутимый визави положил визитку на стол.
– В таком случае разрешите откланяться. Если возникнут какие-либо вопросы или затруднения, звоните в любое время. Всего хорошего, – и элегантно просочился на выход.
Щелкнул, закрываясь, дверной замок. Мы переглянулись.
– Интересно, – протянул я, – в каком звании этот инок-послушник обретается?
Мой друг, незатейливо потроша верхний пакет из стопки, задумчиво пробормотал:
– Это не контора и как там в аппарате папика со званиями – непонятно, – и вынул из обертки Библию в роскошном исполнении, такого же качества Молитвослов и небольшую иконку Богоматери с Младенцем. – Ну, теперь хошь не хошь, а прочитать придется, – протянул он, перелистывая страницы Писания. – А старец-то молодца. Плотненько нас опекает. А ведь знал только клички.
– А ему больше ничего знать и не надо. Тем более что мой телефон у него, скорее всего, был не стерт. А для профессионала сопоставить факт обращения батюшки с суетой на трассе и возней в органах – как два пальца об асфальт, – отозвался я.
– Попросить что ли рыбку золотую? Или, из чистой вредности, карьеру кое-кому испортить?
Димыч хмыкнул.
– Не говнись, – и громко отчеканил, обращаясь к потолку: – Это мы так шутим, товарищ...
– Полковник, – подсказал я.
– Товарищ полковник, – закончил напарник торжественным голосом и ожидающе взглянул на меня.
– Ну чего, куда сейчас?
– Мы забираем «Ниву» и – на дачу за «бэхой». Ребята, вероятно, по своим делам до вечера. Так?
Немцы согласно кивнули. Через полчаса мы с Димычем, отправив ребят на свежепойманном такси, тряслись в аналогичном экипаже с «кедровкой» в обнимку, двигаясь по направлению к моему дому.
Забрав пепелац и закинув мой рюкзак в квартиру, мы по прошествии некоторого времени уже бродили по даче, осматривая при дневном свете место недавних событий. Димыч, скорбя, разглядывал аккуратно засверленное оружие, годящееся теперь только на роль экспонатов.
– Нет, ну вот как у него рука поднялась, а? – причитал он. – Такую красоту испоганить. И «люгер» сперли, паразиты.
– Ну вообще-то, по здравому размышлению, это самый гуманный вариант для нас, – отозвался я, очищая отверткой разбитое окно от закаменевшей замазки. – Ты мне лучше скажи, на хрена в этот блиндажный городок полез? Ведь договаривались вроде.
Напарник угрюмо засопел. Наткнулись мы с ним на Онеге в прошлом году на затерянные в чудовищном буреломе у кромки берега нетронутые блиндажи финского опорного пункта. И когда в поисках лазейки вовнутрь я провалился сквозь напрочь прогнивший накат крыши, ободрав себе все что можно и нельзя, решено было оставить эту небезопасную затею. Тем более что война – не наш профиль. Особенно настораживало отсутствие следов боя, что наводило на мысль о консервации точки и отходе обитателей без спешки и суеты. А это означает, как правило, более чем вероятное наличие различных взрывоопасных сюрпризов для нежданных гостей.
– Ну договаривались. Ну полез. Так ведь пригодилось же, – нашелся соратник.
– А почему втихаря? Кто бы тебя хоронил, ежели чего? – наседал я.
Друг скептически хмыкнул:
– А то я не знаю результата.
Я, вздохнув, чиркнул зажигалкой, прикуривая.
– Ладно, чего теперь воду в ступе толочь. Слазил и слазил. Чего там еще надыбал? Давай, колись.
Димыч мечтательно закатил глаза.
– Да я только в одном блине пошарил аккуратно. Похоже – оружейка. Железа там на полную роту, ну или на диверсионный отряд. В основном наши СВТ и «дегтяри». Еще до тридцати ящиков со свастикой лежит. Гансовский ленд-лиз, мать их. Я поковырял малость. Ну, «Эрмы», понятно. В смысле МП-40. Вот пулемет прихватил, не удержался. А «Суоми» всего четыре штуки. Упаковка везде – блеск. Я на километр в лес отошел и личную нычку забабахал. Немного, конечно, но ежели чего – голыми не останемся. Ну и на месте все прибрал аккуратненько. Чтобы в глаза не бросалось.
Зная Димыча, я про себя обозначил это «немного», штатным арсеналом взвода диверсантов для ведения активных боевых действий в течение полугода, как минимум.
– Ну, тогда не ной. Считай – малой кровью отделались. Потом на карте свою нычку покажешь. Мало ли... Чем стеклить-то будем? – закончил я наконец, со створкой убитого окна и мы погрузились в строительные хлопоты.
Очень радовало, что БМВ племяша умудрилась остаться невредимой. Дом защитил. Да и если по справедливости, следов боя оказалось на удивление мало. Видимо, сказались скоротечность огневого контакта и ночь.
В общем, через час восстановительных работ можно было отчаливать в город. Я, в который уже раз, озабоченно взглянул на друга.
– Ты чего смурной такой весь день? Что, пригрел Змею на груди, а теперь маешься?
Димыч не отреагировал на подначку и еще явственней поник буйной головушкой.
– Пипец мне, Витек. Понял? Конкретная маленькая толстая белая полярная лисичка.
– Эко тебя, братец, растащило-то, – забеспокоился я. – Вы же вроде так... покемарили чуток по-братски.
– Да какая разница! Врубись – я без нее дышать не могу. Совсем! В буквальном смысле. Чего делать-то?! – он умоляюще взглянул на меня.
– А я знаю?! Живи! Время покажет.
Напарник сокрушенно покачал головой.
– Ни хрена оно не покажет. А просто поставит перед фактом. Уже поставило. От чего больше всего корежит, так это от ощущения, что ничегошеньки от меня не зависит. Как в пороге, в бочке. Выплюнет – значит повезло. Если дыхалки хватит. А дергаться бесполезно. Ой, как муторно-то!
– Терпи, коза. А то мамой будешь, – утешил я как умел новоявленного Ромео и завел «бэху». – Ну чего, по коням? Вечером созвон.
Димыч кивнул и побрел к пепелацу.
Держись, друже. Жизнь, она такая... Паскуда.
Приемо-передача машины в трепетные руки племяша обошлась мне в семь тысяч целковых и почти полчаса времени. Тщательно обнюхав валяющиеся в салоне расходники и оценив полный бак, он провел пальцем по не очень стерильному боку своей автокастрюли.
– Дядь Вить, вас где носило? Ходовка-то живая? – проскулил бэховладелец с характерной гримасой сутенера, вынужденного отработать в кредит и сделал попытку занырнуть под колеса.
– Слышь, барыга? – оборвал я родственные поползновения на дополнительный развод. – Не скули. Больше ничего тебе не обломится. И так поимел неслабо. Держи свой телефон. Привет маме.

И пошел на проспект ловить частника. Усевшись в салон, вспомнил о связи и включил свою мобилу. Посыпались смс-ки и непринятые звонки. Стал смотреть. Ну, как всегда – суперкредиты, окна ПВХ даром и лучшие в мире мини-отели дешевле ворованного.
Вспомнил про работу. Набрал Семеныча и услышал много нового о тайне своего рождения, и об экстравагантных особенностях нашего с ним совокупления в случае личной встречи. Вкратце объяснил, что я умер до понедельника. А если не устраивает – то навсегда. С посмертным заявлением по собственному. И через двадцать минут уже ставил чайник дома, в надежде спокойно посидеть в одиночестве и разгрести сумбур в голове.
Надежды, как известно, юношей питают. Поэтому, услышав очередной вызов и взглянув на дисплей, я вздохнув, приготовился отфутболивать Наташку. Наивный.
– Приветики! Ты где? Дома? Отлично. Через двадцать минут я у тебя. Гони всех в шею, еду тебя убивать, – прощебетало небесное создание и приготовилось оборвать связь.
– Пива зацепи! Кляча батискафная, – успел рявкнуть я в ответ и уныло направился к раковине перемывать заплесневелые горы посуды.
Был у Натахи пунктик – полнейшее неприятие грязной посуды. И незамедлительное энергичное полоскание по этому поводу моих горемычных мозгов. А делала она это неподражаемо и по любому поводу. Вплоть до настойчивых мыслей о суициде у объекта приложения ее усилий. В данном случае – у меня.


Глава 24. Истина – в простоте

Я даже на всякий случай успел сгонять в душ по-быстрому и в ожидании секретаря-переводчика вдумчиво порешал проблему уместности крохотного накатывания на грудь.
Наташка влетела в дверь как ошпаренный электровеник и в квартире сразу стало тесно. Подобрав ее под локотки, я направил изнемогающую от любопытства фурию по направлению к кухне. Умудрившись по пути скинуть свою куцую курточку и ослепив меня загорелым пупком, она мазнула взглядом по зеркалу, что-то озабоченно поправила в гнезде прически и наконец-то уселась на кухонном диванчике, изнывая от нетерпения.
Флегматично извлекая из ее сумочки две бутылки «Козела» и сделав одной из них «чпок», я уселся рядом. Предстоящая процедура допроса внушала легкий ужас.
– Так. Ну, давай, – с места в карьер погнала Натаха.
– На, – протянул я ей оставшегося «козла».
– Смешно, – забавно сморщила она носик. – Давай, рассказывай. Во что вляпался? Только подробно и... очень подробно. И убери от меня эту гадость, – брезгливо отодвинула она на край стола гордость чешских пивоваров. – А если хочешь угостить девушку напитком, то уж будь добр сообразить что-нибудь более приемлемое.
Я молча открыл дверцу холодильника, продемонстрировав прилипшую к ней бутылку клюквенной наливки и полупустую емкость с водкой. Очаровательно прикусив нижнюю губу, нарушительница спокойствия после секундного мозгового штурма незатейливо вынесла приговор клюкве.
Набулькав примерно граммов пятьдесят в дежурный фужер, я старательно закурил, наслаждаясь последними мгновениями тишины.
– Ну, чего замолк? Ты что, не понимаешь?! Я такое пережила! Ужас! Кошмар! – нервно подскочив, заметалась девушка по кухне.
Я ощутил вдруг дикую апатию и попробовал воззвать к милосердию.
– Натах, а давай просто посидим и выпьем. А потом ты уйдешь.
Она остановилась как вкопанная и с изумлением уставилась на меня. Я по инерции продолжил:
– Ну честно – не до тебя сейчас. Без обид.
– Ка-ка-йа-а жа-а-лость, – неимоверно растягивая гласные и не отводя от меня потемневшего вдруг взгляда, прошелестела Наташка и ме-е-ед-ле-е-нно потянула с себя футболку, обнажая свою бесподобную, неописуемую грудь...
Еще через секунду я с искренним изумлением обнаружил вместо себя подвывающего от вожделения, нервно суетящегося гамадрила, который подпрыгивая и похрюкивая от невыносимой страсти, помогал хохочущей девушке избавиться от остатков абсолютно неуместного текстиля...
А еще через час я, опустошенный и умиротворенный, лежа дымил в потолок и лениво размышлял о бренности всего сущего. Из ванной доносился плеск резвящейся наяды.
– Ну что, мой временный повелитель? – привычно умащиваясь у меня на плече, промурлыкала игривым котенком, вернувшаяся девушка. – Судя по твоей масляной роже, не все так плохо в этой жизни?
Я согласно пробурчал что-то неразборчивое.
– Замечательно, – легонько царапнула она коготками мою раскудрявую грудь. – Тогда давай так. Памятуя одну из твоих любимых сентенций – «Не хочешь, чтобы тебе врали, не вытягивай информацию из человека насильно» – поступим следующим образом. Ты сейчас сам расскажешь все то, что по твоему разумению, просто неприлично мне не рассказать. А там посмотрим. Хорошо?
Я смирился и постарался быть предельно лаконичным.
– Ну, поехали покопать. Покопали. Нашли очень старую книгу. Дорогую. По телефону сболтнули кому не надо. Тут же нашлись претендующие на находку. С серьезными возможностями. Но этих плохих дядей энергично приструнили хорошие дяди. Книгу мы отдали в монастырь. Сейчас все устаканилось. Как-то так.
– Понятно, – протянула приподнявшаяся на локте и не отводящая от меня пристального взгляда Натаха. – Ну, к этому мы еще вернемся. Вернемся, я сказала, – с тонким намеком проверила она угомонившимися было ноготками, прочность моего эпидермиса и вновь замурлыкала. – А расскажи-ка ты мне, милый, о немцах. Как они тебе показались?
Я слегка удивился.
– А что тут рассказывать? Нормальные ребята. Все было хорошо. С этой стороны у тебя проблем нет. Можешь смело требовать у Дитера прибавки к зарплате.
– Да это понятно. Я не о том, – старательно искала она нужные формулировки. – Ты мне вот чего скажи. Неужели Хелена эта не клюнула ни на тебя, ни на Димыча? Не хотела говорить, ну да ладно. Признаюсь. В лесу вы с Димычем – мачо свирепые. Мужики мужикастые. Лично у меня, на наших совместных выездах постоянно присутствовал глобальный паралич воли. Хотелось просто угадывать все твои желания и предвосхищать их. Что для меня предельно нехарактерно. Ну, ты знаешь. Неужто немка не повелась ни на одного из вас?
От неожиданности я чуть было не подавился пивом. А Натаха прямо-таки сверлила меня въедливым глазом. Я чуть растерянно уставился в потолок.
– Причем тут это? – и, ощутив скорее болезненный, чем эротичный, щипок за кожу на пузе, промямлил: – Ну, вроде у Димыча с ней душевность намечается. А что?
Взгляд девушки полыхнул нешуточной радостью.
– Йесс! Какая я все-таки у тебя умница, а? Правда, пальму первенства я прочила тебе, но это в принципе, неважно. Не дергайся, а то укушу, – и утопила меня в опаляющем, бездонном поцелуе.
«Вот она, паутинка!» – запоздало щелкнуло в мозгу. Обалдевая от нахлынувших мыслей, я резко выпрямился и сел в изголовье постели, придержав соскользнувшую с моей груди девушку.
– Мать моя женщина! То есть первопричиной всей этой катавасии было твое настойчивое желание устранить конкурентку в борьбе за Дитера?! Охренеть!!! Ты хоть понимаешь, во что это все вылилось в итоге?! – судорожно пытался я прикурить.
– А как ты хотел? – успокаивающе погладила она меня по плечу. – Мне давно уже пора подумать о приличном замужестве. Ты ведь не зовешь?! А Дитер – вполне достойная партия. Ленка вот только эта, мешала здорово. А теперь все в порядке будет. Или сомневаешься? – лукаво улыбнулась Натаха.
– Сомневаюсь. Ибо поимела ты еще одну проблемку, солнышко. Дитер – мой друг. И разводить его я просто не позволю, – угрюмо произнес я, чувствуя себя полным идиотом.
– А кто говорит о разводе, Витя?! Я собираюсь стать хорошей женой. Очень хорошей! Детишек ему нарожаю. Кучу маленьких, симпатичных Кляйнчиков. Или сомневаешься в моих возможностях? Да и помешать ты мне, извини, не в силах. Так... несколько осложнить задачу, не более. А смысл? Говорю же – я хочу стать хорошей женой. Созрела. Так и быть, сделаю его счастливым. Я сумею. Веришь? – снова полился мне в ухо сладкий яд, а поползновения шаловливых ручек приобрели недвусмысленно эротическую направленность.
– Лежи, не дергайся, – уловив мое вялое противодействие, прошептала она. – Я обещала тебе бонус? Будет тебе супербонус! Если продержишься хотя бы пятнадцать минут, не выдав закономерного результата, торжественно клянусь забыть о Дитере и стать навечно твоей рабыней. Умри, я сказала! – и растеклась по моему телу колдовским туманом.
Спустя какое-то время, вернувшийся из небытия мозг просигнализировал, что до рабовладельца мне по-прежнему – как до Китая в коленно-локтевой позе. А Дитеру предстоит неоднозначное счастье бракосочетания с этим очаровательным исчадием ада.
А что тут скажешь? Судьба!


Глава 25. Тонкое искусство знаменателей

Отлежавшись и проводив до порога выглядевшую абсолютно невинной розой Наташку, я включил чайник и посмотрел на часы. Восемнадцать пятьдесят четыре. Пора было звонить ребятам. Обнаружив в себе непонятно вялый энтузиазм по поводу предстоящей встречи на территории немцев, я, поковырявшись к причинах, пришел к совершенно необычному выводу. И уже достаточно целеустремленно цапнул мобилу.
– Хеля, привет! Как у вас дела? – дежурно осведомился, услышав знакомый голосок.
– Привет. Все в порядке. Сама собиралась тебе звонить. Димыч обозначился пять минут назад. Просил перенести встречу на полчаса. Он совсем недавно домой вернулся. Пробки. У тебя, надеюсь, никаких сюрпризов? В общем, мы вас ждем в двадцать тридцать. Пиши адрес.
– Погоди, погоди, – притормозил я собеседницу. – Есть сюрприз. Как вам мысль: вместо разглядывания обоев на стенках и потолке вашей квартиры, полюбоваться еще раз на небо и лес в обалденном месте, в двух часах езды от города? Когда еще сподобимся?
– О-о, супер! Момент маль , – и затарахтела в сторону от трубки по-немецки. – Витя, ты меня слышишь? – вновь услышал я радостный голос Змеи. – Дитер в восторге. Про себя и не говорю. Умеешь ты удивить и порадовать. Но мы ведь приедем уже ночью, верно? Это не будет помехой?
– Все будет хорошо, – прикидывал я порядок действий. – Ваши вещи еще в «Ниве», так что собираться особо не требуется. Киньте в пакет чего-нибудь из вкусненького и ждите Димыча. Я ему отзвонюсь и вы состыкуетесь, где быстрее будет. Все, до встречи!
И оборвав связь, набрал напарника.
– Ты где шляешься, унылый? – с радостью услышал я знакомое сопение в трубке.
– Ну чего, говори? – отозвался он.
– У тебя как с работой? Завтра еще сможешь закосить? – нагнетал я.
– Да без проблем. Я заехал в контору, оформил донорский отпуск до понедельника. Че-то не стоит на работу напрочь. А что за тема? – знакомо оживился подельник.
– Я сейчас позвоню Юре на базу. Договорюсь насчет «пеллы» и катера, – выдал я необходимый минимум.
– Кильпола?! – выдохнул он. – Ну, молодец, сволочь. Как я сам-то не дотумкал? На хрен все эти квартиры. Когда пересекаемся?
– Звони Хеле. Если без соплежуйства, то через час ты вполне можешь быть с немцами на выезде из города. Давай, на газпромовскую заправку подруливай. Мясо я прикуплю по пути. Угу?
– Угу. Капканы щучьи возьми, – бросил он напоследок и отключился.
А я уже набирал телефон хозяина небольшого причала на севере Ладоги. Через пять минут, узнав все про волну, погоду и готовность Юры закинуть нас на острова, счастливо вытаскивал из кладовки свои рыбацкие причиндалы.
Сосед-приятель без разговоров согласился забросить меня с барахлом в нужное место. А еще через три часа мы неслись на катере с привязанной к нему весельной «пеллой» по ночной Ладоге, держа курс к лучшему в мире острову Кильпола. Одному из тысячи волшебных островов, составляющих знаменитые ладожские шхеры.
Смотреть на команду доставляло истинное наслаждение. Пообтесались ребятки. Пообвыклись с незатейливым бытом поисковиков. Да и место было насквозь родное, знакомое. Что весьма экономило время на обустройство. В ста метрах от лагеря еще в прошлом году завалило ураганом огромную кряжистую сосну. И ее используемые по мере надобности, до звона высохшие, смолистые, сахарные сучья служили надежным источником топлива нечаянному путнику.
Димыч, захватив пилу и немца, и помахав на прощанье отчалившему в сторону дома Юре, нырнул в ночной лес, и два удаляющихся светлячка налобников, покачиваясь, растворились в зыбкой чернильной мгле.
А я, озадачив Хелю палатками, перетаскал багаж от воды в лагерь, наполовину вытащил из воды и привязал к кустам лодку, и занялся костром и мангалом. Под соснами всегда в достатке мелких сухих веточек, сшибаемых ветром с вершин янтарных красавиц, и набрать охапку-другую на розжиг небольшого костерка не составляет особого труда. Через десять минут яркое пламя уютно освещало нашу стоянку, в мангале дозревал до кондиции занявшийся уголь, а я, улучив минутку для посильной помощи Змее, уже занимался мясом для шашлыков.
Покончив с жилищами, девушка извлекла из-под груды рюкзаков котел и черпанув в него сладкой ладожской водички, подвесила будущий чай над огнем. Сама, с удовлетворением оглядевшись по сторонам, захлопотала над разнообразными пакетами с едой. Вернувшиеся лесорубы уже пилили-кололи принесенную добычу, формируя рядом с камнями очага солидный запас готового продукта, сулящего нам продолжительное тепло и уют в эту прохладную сентябрьскую ночь.
– Мальчики?! – интригующим колокольчиком прозвенел Хелин голосок от стола.
Три самозабвенно упирающихся по хозяйству мужика синхронно повернули головы на звук. Невыносимо романтичная в неверном отблеске костра девушка, гибко сдвинулась, открывая нашему взору вросший в землю мощный сосновый чурбак, гордо увенчанный традиционной «кедровкой» в окружении стайки наполненных походных стопок и невеликой горушкой микроскопических бутербродиков а ля канапе.
– Я тут вспомнила слышанную мной где-то каноническую фразу. «Не корысти ради, а здоровья для». Как думаете, она соответствует моменту?
Восторженный рев одобрения полностью подтвердил уместность лингвистических изысканий боевой подруги. Встав лицом к лицу вокруг импровизированного столика, мы подняли емкости и переглянулись. Ну, кто чего скажет?
– Можно я? – произнесла Хеля и опустила голову, разглядывая мерцающий на дне стопки напиток. – Димыч, Командор. Я хочу выпить за вас. Мне многое стало понятным за время нашего знакомства. И выводы, как правило, ошеломляющие. Из разряда откровений. Насчет всех русских не скажу, но общаясь с вами, поняла, что непонятный, инстинктивный страх европейцев перед Россией – обоснован. Страшные вы люди, ребята. Вы мимоходом, вскользь ломаете чужие жизни, даже не понимая, что творите.
Общение с вами неизбежно приводит к переоценке устоявшихся, привычных жизненных ориентиров. Бездонность скрывающихся в глубине ваших душ сокровищ завораживает и губит неподготовленный разум европейца. И убивает в большей степени то, что бесценность этих потаенных качеств вашей души очевидна только для нас. А вы, русские, при любых наших попытках поднять эту тему лишь недоуменно смотрите в ответ. Вам непонятна сама постановка вопроса. Я и сейчас вижу легкую растерянность в ваших глазах. Мол, о чем ты, солнышко? Так?
Мы с Димычем, не сговариваясь, пожали плечами.
– А вот Дитер наверняка меня очень хорошо понимает, – взглянула Хеля на шефа.
Тот утвердительно качнул головой.
– Ja, das stimmt. Вы сломали мне жизнь. Как теперь жить дальше – я пока не понимаю. И спасибо вам за это. Я – счастлив.
– Да, мальчики, – взволнованно продолжила девушка. – Лучше Дитера не скажешь. Я хочу выпить за вас. Вы научили меня смотреть за горизонт и слышать, как бьется мое сердце. Спасибо, что вы сломали мне жизнь. Спасибо, – и уткнулась в плечо напарника, блеснув дорожками слез на щеках.
Мы оторопело переглянулись.
– Да уж... – растерянно прогудел Димыч, осторожно пытаясь заскорузлым пальцем вытереть слезы девушке. – Начали за здравие, а кончили за упокой. Пить-то будем?
Хеля, спохватившись и очень по-детски шмыгнув носом, светло улыбнулась и опять повернулась к присутствующим.
– Все, все. Простите. Сама от себя не ожидала. Выпьем. За вас, мальчики, – и лихо осушила стопку.
Мы с облегчением последовали за ней и вернулись к прерванным делам.
Закончив с дровами, мужики посовещались и решили на всякий случай натянуть тент над костром, отчего наш лагерь приобрел какую-то особую надежность и законченность в уюте. Единогласно постановив снова проигнорировать стол, привычно разбросали пенки вокруг костра и ожидающе уставились на меня. Вскоре я уже водружал на знакомую клеенку первую порцию шампуров. Димыч вновь узурпировал обязанности виночерпия.
– Командор, – отдышавшись после очередного лихого возлияния, поинтересовалась Змея. – А где мы вообще находимся? Просветил бы.
Я согласно отложил шампур, взглядом попросив друга уделить внимание вспыхнувшему углю в мангале.
– Ну, значит так. Остров Кильпола. Самый крупный на Ладоге после Валаама. Порядка восьми километров в длину. Мы плыли сюда по темноте, к сожалению, но завтра вы оцените потрясающую красоту этих мест. Швейцария нервно курит в сторонке. Вообще, особенность рельефа северного Приладожья – это гранитные скалы и реликтовые сосновые леса. С учетом почти полного безлюдья – сочетание убойное. Душа замирает от восторга. Про историю – разговор особый. Здесь находился финальный отрезок того самого пути «Из варяг в греки». Перевалочная база, можно сказать.
Завтра днем я покажу вам остатки финских хуторов, покинутых во время Зимней войны 1940 года. Им по пятьсот-шестьсот лет. Невзирая на суровость местного климата, люди обосновались здесь очень давно. Сначала карелы, затем к ним примкнули новгородцы, потом семьсот лет войны русских за эту землю со шведами, с переменным успехом. Ну и так далее. Между прочим, о непознанном. В карельских преданиях есть упоминание о неких метелиляйненах – шумных великанах ростом за три метра, хозяйничавших в этих местах до прихода карелов.
– Но, Виктор, – лукаво улыбнулась Змея, – такое «между прочим» присутствует в фольклоре практически любого этноса.
Я согласно кивнул, с трудом проглотив солидный кус мяса.
– Правильно. Только кости этих самых метелиляйненов крестьяне хутора Хийтола, что находится у другого конца острова, во множестве поднимали при распашке своих полей еще в начале двадцатого века. А это значит, что они и сейчас там лежат. И я знаю, где.
Дитер порывисто приподнялся над костром.
– Если ты уверен в том, что говоришь, Виктор, то это сенсация мирового масштаба. Может, нам есть смысл проверить твои предположения?
Я вздохнул.
– Может быть. А скажи мне, пожалуйста, Дитер. Зачем?
– То есть как это? – оторопел немец. – Чтобы удостовериться. Дать науке факты вместо гипотез.
– Херня это все, – включился Димыч, вернувшийся от мангала с новой охапкой шампуров. – У науки хватает подобных фактов. И все наши изыскания выльются в очередную жвачку «Дискавери» и его аналогов, всовываемую в голову скучающему обывателю посредством ТВ. Оно нам надо? Получается довольно-таки паскудно. Разорять остатки древних могил для того, чтобы потешить зевающую толпу и срубить лично для себя бабла?
– Но ведь археология – не ипостась ТВ-шоу. Это нужная и востребованная наука. Надеюсь, с этим никто спорить не будет? – подкинула аргументик Хеля.
Я досадливо поморщился.
– Старая тема. Ну, честно – надоело. Наука эта – безусловно, штука нужная. Но что касается методов «научного познания», то лично я в морально-этическом плане, ничего кроме мата сказать не могу.
Девушка вопросительно подняла брови.
– Командор. Я уже привыкла к твоему радикализму. Но постарайся все-таки обосновать, пожалуйста.
Я, собираясь, помотал башкой.
– Скажи мне, солнышко. До знакомства с нами какой образ «черного копателя» рисовался в твоей голове? Предельно кратко, пожалуйста.
Хеля, помолчав секунду, с удивлением выдала:
– Ну да. Стяжатель. Грабитель могил.
– Прекрасно. А теперь скажи нам, кто, по-твоему, сформировал этот чудный образ? Кто конкретно? Балерины, бульдозеристы, моряки... Кто?
Девушка рассмеялась.
– Ну, понятно, что государственные структуры посредством официальных археологов как экспертов по истории вопроса.
Я согласно кивнул. Дитер весь обратился в слух.
– А теперь скажи мне, пожалуйста. Как наука, на совести которой более девяноста процентов всех на сегодняшний день разоренных могил, может выступать общественным обвинителем и устанавливать стандарты правомочности гробокопания? Всегда, во все времена, разорение могил считалось немыслимым святотатством. До появления так называемой науки. Которая, оправдывая осквернение захоронений «научным интересом», потрошит древние могильники по всему миру, выставляя тела умерших на всеобщее обозрение. От Тутанхамона до Алтайской принцессы.
Дитер, как ты отнесешься к тому, что могилу твоего деда расковыряют, его тело выставят в музее, фрагменты скелета распилят, чтобы попытаться узнать, чем он болел, а на материале найденных в погребении предметов напишут парочку диссертаций? Причем половина этих предметов пропадет самым загадочным образом.
Немец сжал кулаки.
– Витя, как такое можно говорить? Это немыслимо!
– Правильно. Потому что за твоего покойного деда есть кому заступиться. Тебе. И на этот счет есть соответствующий закон. А у Алтайской принцессы – нет юридически легитимного заступника. А что это меняет? И то, что весь Алтай поднялся на дыбки – уже не в счет. «Интересы науки – превыше всего». Любой нормальный человек скажет: могилы тревожить нельзя. Покой мертвых – святое!
И вот тут возникает дилемма. Либо археология – не наука, а бизнес на костях, либо археологи – не нормальные люди. Как-то так. И лично мне глубоко плевать, что изучение захоронений – самый доступный и результативный способ познания нашего прошлого. Тогда давайте узаконим тривиальный грабеж, как самый доступный и результативный способ получения прибавочной стоимости. Кто возразит? – покосился я на пустые стопки.
Димыч обескуражено засуетился. Немцы задумчиво молчали. Я, успокаиваясь, закончил:
– Любое научное познание, ставящее себя над нравственными ценностями – аморально. В сухом остатке у него только принцип иезуитов – «Цель оправдывает средства». Но человечество это уже проходило. Давайте лучше вернемся к тому, чего нет и быть не может. К непознанному. Это и ближе, и интереснее.
Я с удовольствием прервался, чтобы промочить горло и, дожидаясь остальных, бросил заварку в закипевший котел и сдвинул его к краю костра.
– Возьмите тысячу продвинутых копарей, охотников, геологов. То есть людей много и охотно путешествующих. Особенно одиночек. Они вам этих самых мировых сенсаций насыпят воз и маленькую тележку. А если заслужите доверие и проявите известную настойчивость, то получите и факты, и вещественные доказательства, от которых чердак протечет насквозь. И им можно будет верить. Потому что факты эти будут предоставлены людьми с предельно устойчивой психикой и, самое главное, не предлагающими эти самые факты на продажу. То есть фактор личной заинтересованности отсутствует напрочь. Да и нам с Димычем есть чего порассказать. Тут только одна закавыка. Подозреваю, что к каждому прикоснувшемуся к таинствам мироздания обязательно приходит понимание, что это не может быть выставлено на всеобщее обозрение. Тебе дано – ты и ломай свою бестолковку.
Думай, чувствуй, живи с учетом открывшегося тебе. А на потеху толпе выставлять не смей. Со своим братом-копарем поделиться – это одно. А трепать языком, чтобы прославиться или денег урвать – сами понимаете... Либо сам станешь посмешищем, либо просто наказан будешь.
Но интриги для могу сообщить. Здесь, на Ладоге, водятся такие... организмы, по сравнению с которыми ваше, Хеля, хваленое лох-несское чудо-юдо – щеня обгадившееся. Если повезет, будет возможность проверить перистальтику.
– Страшные Соломоновы острова. По-русски, – рассеянно щурясь на огонь, улыбнулась Хеля.
– ???
– Ну, есть такой рассказ у Джека Лондона. Помните? Там одному хлыщу, пресыщенному жизнью, суровые островитяне устроили развеселую жизнь по просьбе своего работодателя. Вплоть до нервного заикания у бедолаги. Только там было шоу. А то, что мы с Дитером пережили здесь, с вами... Это – ни в какие рамки...
Ломая зависшую паузу, я ухмыльнулся и взглянул на жадно внимавшего девушке немца.
– А что это граф Суворов у нас не пьет? И когда мы услышим наконец, о Великой Немецкой Загадке?
Дитер, растерянно улыбнувшись, попытался закосить.
– Нет уж, – громыхнул Димыч. – Мы долго ждали. Привыкай, друже. Сказав «а», говори «епть»!
Немец, сдаваясь, выставил перед собой ладони.
– Хорошо. Но давайте я все-таки уйду от глобальных определений. Все мною сказанное попрошу оценивать с учетом субъективности точки зрения частного лица.
Напарник, изображая из себя подушку для возжелавшей особого уюта Змеи, досадливо поморщился.
– Ну никак тебе без прелюдий не обойтись. Давай, разоблачайся.
– Ладно. Я попробую. Витя, можно чайку?
Я охотно исполнил требуемое. Дитер аккуратно отхлебнул обжигающий напиток и восхищенно закатил глаза.
– Прима! Так вот. Нас, немцев, считают сентиментальной нацией. Это упрощенный взгляд подверженных навешиванию броских ярлыков некоторых исторических личностей. Проблема гораздо глубже. Есть у моего народа такая потаенная, связанная с утратой чего-то очень дорогого, светлая грусть. Источник ее исчез за давностью времен даже из народной памяти. Остались лишь слабые отголоски и тоска. Тоска ребенка, отлученного когда-то от материнской груди. И когда на немца вновь падает тень этой грусти, глаза его увлажняются, а голова сама по себе поворачивается на восток. На Россию. Я не проводил никаких исследований, разумеется. Но анализ некоторых бесед с не самыми глупыми соотечественниками и собственные ощущения, дают мне основание думать подобным образом.
Как народ, своеобразно распоряжающийся своей судьбой, вы вызываете вполне ожидаемые нарекания у европейцев. И у немцев, в частности. Не торопитесь мне возражать, – умоляюще воскликнул он. – Дайте договорить, пожалуйста. Мне и так очень нелегко.
Мы затихли.
– Ваш жизненный уклад кажется нам во многом сумбурным, спонтанным. Алогичным, если хотите. Может быть, поэтому совместная история наших стран омрачена войнами. Как реакцией на столь мощный раздражитель.
Мне сейчас представляется, что все это – история взаимоотношений давным-давно покинувшего отчий дом ребенка, со своей матерью. Ребенок вырос и возмужал. Стал самодостаточным и заслужил непритворное уважение соседей, и обоснованный страх врагов. Он трудолюбив, честен и упорен в своем желании жить достойно. И у него это неплохо получается.
И сравнивая себя с другими, это выросшее чадо объективно оценивает свои плюсы и делает правильные выводы из своих минусов. И в итоге добивается еще больших успехов. И их признает весь мир. А потом чадо вдруг с удивлением замечает в себе искреннее, глухое раздражение от непонятного его прагматичному уму укладу жизни той стороны, что была когда-то его колыбелью. И появляется непреодолимая тяга сделать так, как ему кажется правильным. Исправить, переделать, перестроить на свой, привычный лад.
А та, материнская сторона, и не сопротивляется вроде. Она охотно и с благодарностью принимает какие-то инновации, технологии, учения. Все, кроме посягательства на право жить по усмотрению своему. И начинается очередная война. По-другому этот выросший дитятя делать просто не умел. А война, на взгляд немца, это всегда математика. И приступая к ней, мой народ всегда сначала убеждался: подсчеты верны, проект жизнеспособен, мы победим. И всегда получалось наоборот. И я теперь знаю, почему.
Мы руководствовались геометрией Эвклида, забывая, что она – всего лишь одна из проекций геометрии Лобачевского. Великой науки великого русского. Мы забывали, что пошедшие на отчий дом войной – обречены и будут наказаны. Мы забывали, что наше представление об истине – всего лишь наше представление. Мы научились устраивать хорошо свою жизнь и стали считать, что знаем, как вообще надо правильно жить. Не понимая, что это разные вещи.
Хочу, чтобы вы знали. Вековечное немецкое Die Drang nach Osten – это, по сути, просто исковерканное стремление ребенка вернуться в материнское лоно. В правильном переводе – отнюдь не «поход на Восток» как натиск, а как стремление, если хотите – порыв. Я могу ошибаться, конечно. Но! Это просто искреннее желание вновь обрести когда-то давным-давно утерянное в погоне за мнимым благополучием, ощущение цельности бытия и возвращение к истинным истокам жизни.
Дитер вздохнул, переводя дух, и с легкой опаской взглянул на нас.
– Я никак не могу это обосновать. Более того, я вряд ли когда решусь это повторить кому-нибудь еще. Но я так чувствую. Глядя на вас, друзья, я абсолютно отчетливо ощущаю, что вы сохранили в себе это нечто, чему нет названия. Но жить без него и тягостно, и пусто. Поэтому на будущее: если мы – друзья, то прошу о любых ваших поездках ставить меня в известность. А я сделаю все возможное, чтобы быть рядом с вами. Кроме того, я сажусь изучать русский язык и вплотную приступаю к поискам русской жены, – и шутливо поклонился.
Мы дружно захлопали.
«Ну, друг мой Дитер, с женой у тебя, похоже, вопрос решен», – чуть было не ляпнул я, но сдержался и полез за сигаретами. А Димыч, крякнув озадаченно, хлопнул Мелкого по плечу и задумчиво произнес:
– А знаешь, старый, мне вот чего сейчас в голову пришло. По итогам одной только минувшей войны мы еще лет триста должны вас ненавидеть на генетическом уровне. И когда я читаю о той войне, у меня нет никакой к вам братской любви. А руки сами по себе сжимаются в кулаки. Но в целом... Спроси меня, к кому из европейцев я отношусь лучше всего, я отвечу – к вам, немцам. Мы не очень любим людей, которые, улыбаясь, держат при этом камень за пазухой либо кукиш в кармане. Мне кажется, вы единственные, кому это не присуще ни в малейшей степени. Такая вот пертурбация геополитики. Как хотите, но за это срочно надо выпить, – и разлил, не скупясь, искренне сокрушаясь по поводу мизерного калибра нашей походной посуды.
Но тут же схватив чайную термокружку, перелил в нее содержимое всех стопок, долил до краев и попытался подняться. Хеля активно воспротивилась. Пришлось смириться. Он аккуратно поднес емкость к подбородку и очень серьезно сказал:
– Спасибо вам, ребята. Где вас раньше носило? Мрак. Я начинаю и через минуту хочу видеть эту кружку пустой, – и запрокинул голову, облегчая нашу задачу ровно наполовину.
Пройдя полный круг, пустая кружка упокоилась на земле. Воцарилось недолгое молчание. Вспомнили об остывшем шашлыке, кто-то закурил. Димыч вновь прорвался к микрофону.
– А кстати... О том, чего не может быть. Дитер? Бабульку у моста не забыл еще? Очень тебе рекомендую сходить к врачам провериться по поводу своей хвори. Наверняка ведь была у тебя какая-то болячка, а?
Немец сразу посерьезнел.
– Уже, – уставясь в костер, произнес он. – Не хотел говорить. Потому что это за гранью моего понимания. У меня рак легких. Был. – Он прикоснулся рукой к левой стороне груди. – С прорастанием опухоли в плевру. Третья стадия. Это приговор. Поэтому я и махнул рукой на здоровый образ жизни и вернулся к алкоголю и табаку. И заставил себя не думать о болезни и жить, сколько суждено. На всю катушку. Сегодня я успел сделать два дела. Сходить в кирху, попросить у мамы прощения и сделать томографию. Про маму говорить не буду, извините. А томография показала полное отсутствие опухоли. Конечно, предстоят еще более тщательные анализы, но врачи убеждены – я здоров. Как это может быть – не понимаю.
– А чего тут понимать? – хмыкнул друг. – Как просвещенный европеец, ты просто обязан созвать пресс-конференцию и рассказать всем интересующимся о бабушке Земляного Дедушки. И предложить построить у того моста здравницу «Последний путь». Рискуя при этом получить еще один диагноз – буйнопомешанный.

Дитер обескуражено развел руками, а напарник перевел взгляд на меня.
– А ты чего притух? Давай, колись. Чего ты там копнул эдакого и что за полшажка не сделал?
Я неохотно потянул очередную сигарету из пачки. Покрутил, кинул в костер.
– Не помню, почему без тебя, но по весне поехал я покопать на Тихвинку. Хабара практически ноль, вот только попалась мне висюлька странная. Брошь не брошь, медяха литая размером с Катин пятак. Кольцо в кольце, а в середине звезда Давида шестиконечная. Ну, орнамент странный. Будем дома – покажу.
– Ну, это понятно, – пробасил подельник. – Вместе съездим потом, прикопаем, где взял. А по второму вопросу чего скажешь?
Я окунулся в воспоминания.
– Да ерунда, если честно. В двухтысячном по Аргуту сплавлялись. Это река такая на Алтае. Шестерка. Ну, в смысле – шестая, высшая, категория сложности для прохождения. Приложило меня там, кстати, в пороге, от души. Есть там такой Карагемский прорыв. О нем совсем отдельная история, потом как-нибудь расскажу. Оч-чень непростое место. Так вот мы там на поляне катамараны собирали, к сплаву готовились. Куча народу, ясный день. И приспичило мне отлить. Ну, отхожу в кустики чисто формально, метров на пятнадцать. Сделал свои дела и по пути решил ветку облепихи зацепить. Сделал крюк метра три. И вдруг такой меня ужас обуял…
Смотрю на траву перед собой и всей шкурой ощущаю, что туда становиться нельзя. Что это даже не смерть, а что-то куда более страшное. Стою, ничего не понимаю. Вон ребята переговариваются. Я их вижу, а они меня. Солнце светит, река шумит, птички поют. А меня колбасит, спасу нет. В общем, сделал я шаг назад, развернулся как в дурном сне и на ватных ногах кое-как в лагерь вернулся. Мучился очень долго от стыда за непонятную трусость свою и интенсивно потом доказывал сам себе, что я не такой. Стыдно вспоминать. Потом списал на непонятки и забыл. Такая вот история.
Не сводящая с меня глаз Хеля несмело напомнила:
– А возвращались мы к мосту зачем? Ты что-то вспомнил?
Тут я взбунтовался.
– Эй, народ, хорош меня пытать. Ну, было и было. Чего привязались? Пойдем лучше на лунную дорожку смотреть.
И мы пошли к воде. Полная Луна лупила вниз как ополоумевший прожектор. По воде скользили нереально четкие угольные тени от проплывавших по небу облаков.
– Колдовство, – тихо прошептала Хеля, прижавшись к Димычеву плечу. – Зазеркалье.
И тут меня накрыло. Сознание раздвоилось и тот, новый я, почти полностью вытеснил из сознания меня прежнего, оставив ему роль пассивного наблюдателя.
– Димыч, – обратился я к другу, – футболка чистая подлиннее найдется?
Подельник, задумавшись, утвердительно кивнул.
– Отдай Змее. Хеля. Иди в палатку, скидывай с себя все и одевай футболку. Потом – ко мне.
А сам пошел по берегу, выискивая сердцем подходящее дерево. Нашел. Обнял, послушал. Оно. Подошли ребята. Я, с трудом размыкая губы, произнес:
– Дитер. Стой и молчи. Ни звука. Понял? А вы разувайтесь.
Недоумевающие ребята медленно разулись и встали рядом со мной. Тот, второй я, уверенно ронял слова:
– Встаньте у этой березы. Одну руку положите на ствол, вторую – друг другу на плечо. Хеля – Димычу, и наоборот. Ногами встаньте не на корни, а на саму землю. Закройте глаза. Вслушайтесь. Это называется - материнский круг. Приготовьтесь повторять за мной каждую фразу. Первый Димыч.
В висках моих ртутным набатом билась тяжелая кровь. В глазах плавали радужные круги. Я впитывал кожей все шорохи и запахи ночного леса. Луна опаляла сетчатку глаз под закрытыми веками. Пора. Я прикоснулся ладонью к стволу, чуть выше рук ребят. Из горла тихим гулом полились слова.
– Земля моя. Матерь моя изначальная от сотворения мира.
– ... от сотворения мира, – из бесконечного далека донесся голос девушки.
– Эту женщину я нарекаю своей и да продлит она Род мой.
– Этот мужчина мой и да продлю я Род его, – шепотом слетели слова с опаленных губ Хелены.
– И что не успею сделать я, сделают дети наши во имя вечной жизни твоей.
Звук наших голосов сверкающим инеем ложился на затихший лес.
– И жизнь суженой, дороже жизни моей.
– ... дороже жизни моей, – тянулись по стволу вибрации голоса друга.
– И даже смерть не разлучит нас. Так было и так будет.
– ... Так было и так будет, – в унисон отозвались ребята.
Береза жгла ладонь нестерпимо. Я, приходя в себя, уронил руку. Сил не было совсем. Сознание постепенно приходило в норму. Ошеломленная Хеля со страхом прошептала, разглядывая свои пальцы:
– Она жжется.
Димыч бережно взял ее ладошки и прижал их к своему лицу. Девушка обессиленно поникла в его раскрывшихся объятиях.
– Идите, ребята, в воду. Потом спать. Хеля, не бойся. Холодно не будет. Такая ночь, – пробормотал я и шаркая ногами по земле, побрел к костру.
Потом мы долго сидели с Дитером, щурясь на огонь и молча прихлебывая из бутылки по очереди...

– Ich verschtehe, – сказал вдруг немец. – Und der Tod wird uns nicht trennen.
И смьерть нье разлучьит наз.


Конец первой книги.
Санкт-Петербург, 2014г.


Очень надеюсь, что вы не зря потратили свое время.   
Через пару недель эта книга выходит в бумаге. Приятный, подарочный вариант (финский офсет, твердая обложка и прочие понты  )
А еще через пару недель - вторая книга.
Желающие приобрести (с автографом аффтара), пишите на [Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]
С искренним копарским уважением, Дон.